Забытые. Диан Дюкре

дверь, чтобы раздать хлеб, воду и по консервной банке паштета. «Обезьяна», – уточняет солдат, протягивая баночку одной из женщин. Та, охваченная приступом тошноты, отбрасывает открытую баночку, паштет растекается по полу, забрызгивая ее платье похожим на кровь соусом. Женщина кричит от отвращения и падает в обморок. Она не знает, что «обезьяна» на военном жаргоне означает просто «мясо».

      Через каждый час соседка Лизы, молоденькая дамочка со светлыми косами и еще по-детски светлой кожей, закуривает, делает затяжку и передает сигарету по кругу. Каждая по очереди оставляет на фильтре отпечаток своих губ; это похоже на какой-то оккультный церемониал, на некоторое время успокаивающий животы и души.

      Окна закрыты деревянными рейками, поэтому видны только узкие полосы пейзажа. Поезда движутся на восток, к Дижону, затем дальше, на юг к Лиону. На некоторых вокзалах можно услышать рассерженные голоса, стук камней, которыми забрасывают вагоны. Девушка-подросток, больная полиомиелитом, сгорбилась в углу, прижимая к себе костыли. Волосы падают ей на лицо. Какая-то кудрявая женщина смеется над ее инвалидностью, из-за которой девушка не может самостоятельно ходить в туалет. Ева, воспрянув духом после того, как съела «обезьяну», бросается к кудрявой женщине и, угрожающе размахивая кулаком у нее перед носом, кричит о том, что не потерпит такого. Ее голос заглушает свист локомотива. Одна из пассажирок снимает с себя пальто и укрывает им маленькую хромоножку.

      27 мая 1940 года

      Мой дорогой,

      я рада, что уехала из Парижа. Поездка прекрасна, Луи, она приближает меня к тебе. Взаперти я сходила с ума от того, что не знала, где ты, но теперь, когда за окнами мелькают пейзажи, мне не так больно. Наконец-то я дышу, я странница, как и ты, меня выгнали из Эдема. Мое воображение парит над селами, полями и равнинами. Франция так красива, когда смотришь на нее из окна поезда. Я представляю, что в конце пути меня ждешь ты – в стране облаков. Я хотела бы провести рукой по твоим волосам, слева направо, как по клавишам, чтобы растворить в музыке этот кошмарный сон, придумать для тебя ноты – розовые, как рассвет, синие, как сгущающиеся сумерки, охровые, как дома в Риме, куда мы так хотели поехать. Когда мы с тобой увидимся, кто знает, может быть, Вечный город уже перестанет существовать, может быть, у меня вокруг глаз появятся морщинки от тревоги, которая не дает мне покоя. Время от времени я успокаиваю себя мыслью о том, что все подвержено переменам, все движется, как этот поезд, увозящий меня в неизвестность, все течет, бросая нас из одного состояния в другое. Значит, не стоит грустить, ни одна империя, ни один город не вечны. Мне следует воспользоваться этой поездкой, которая сведет нас с тобой, по-другому и быть не может.

Ева

      Наконец над долиной Роны светает. Сквозь деревянные рейки «нежелательные» рассматривают зеленеющие оливковые деревья, растущие посреди холмов. Ни у одной из них в жизни не было еще такой поездки. Позади – разрушенная жизнь, расставание с любимыми; впереди – тюрьма, а пока