Темное дело. Т. 1. Николай Вагнер

притворил за собой дверцу.

      – Да ничего нет! Смотрите, если хотите! – раздался вблизи голос Сары.

      – Мы это увидим… Всё это мы досконально осмотрим, – звучал другой голос уже вблизи шкафа, в котором я сидел. – Das Wir werden geworden sehen. Ничего нет! А отчего же ты так бледна? Отчего?! И отчего твой голос дрожит? А?.. Отчего?

      – Отчего?! Оттого, что я целое утро сижу одна… – и голос её действительно задрожал и сделался криклив, как у Ришки. В нем зазвучали слезы. – Вчера был на медвежьей охоте… а сегодня, ни словечком, ничем не дал знать своей Саре, жив ли… здоров ли! Всё… разное приходило в голову… Измучилась! Ведь я люблю тебя… Что мне за дело, что ты выс…

      И она сильно зарыдала, громко и беспомощно всхлипывая, как маленький ребенок.

      – Ну! ну! ну! Ведь это была шутка! Шутка! – И я услыхал громкие поцелуи. Кровь мне бросилась в голову. Мне неудержимо захотелось лицом к лицу встать с моим соперником.

      В это время в передней сильно загремел звонок.

      – А! Это верно они: Саша и Б.!..

LIX

      Голоса удалились от меня, и там, в дальних комнатах чуть слышно раздавался громкий говор и смех.

      Я начал задыхаться в моем не совсем просторном помещении. В особенности надоел мне какой-то меховой салоп. Волоса его постоянно лезли ко мне в рот, и я ощущал запах и даже вкус кислой мездры.

      Наконец, я решился покинуть моё убежище, тихонько толкнул дверцу гардероба; она отворилась, и я вышел.

      Хотя в комнатке было темно, но в шкафу было ещё темнее, и я находил, что здесь можно даже было читать, разумеется, крупную печать.

      Притом свет, который проходил сквозь тяжелую портьеру, был весьма ровный. Но главное, я был в безопасности. Страх мой совершенно прошел, а на место его явился вопрос: «Долго ли я здесь просижу?»

      Я придумывал разные планы освобождения из моего заключения, даже до переодевания в платье Сары включительно.

      А между тем, время тянулось, и прошло уже часа два, по крайней мере.

      Порой на меня находил припадок досады и злобы. Я хотел прямо выйти к ним и дать открытое сражение.

      «Что же, – думал я, – сила у меня есть. Схвачу канделябр (а он должен быть очень тяжел) и буду драться, как древние рыцари. Сначала хвачу медведя, Ивана Иваныча, а там и других».

      «Ну а если они одолеют и поколотят? Надают пощечин?.. Бррр! Это скверно!» и я вздрагивал нервной дрожью.

      Но этот воинственный порыв проходил, и наступало томление любви.

      – «Нет, – думал я. «Она чиста, она невинна. Её просто увлекли, и она пала… Но она любит этого медведя бескорыстно».

      И мне припоминался её прекрасный, звучный голос, дрожащий, страстный, и её детские слезы, и даже крик, похожий на крик Ришки, был для меня обаятелен.

      «Да кто же он?! этот таинственный медведь? И как они смели засадить меня в полицию? Как они смели дворянина…» Кровь хлынула мне в голову, и я смело распахнул занавес, отделявший меня от следующей комнаты.

LX

      В следующей комнате был полусвет, но после моей тьмы он мне показался довольно ярким светом.

      У потолка горел матовый белый фонарь, разрисованный яркими цветами мака.

      В алькове