Мессианский квадрат. Ури Шахар

недолго в Касабланке оставались. Я ходила, конечно, в детский садик, слышала там арабскую речь, но давно все позабыла. Мои родители по-арабски совсем дома не говорят.

      – Так у тебя ностальгия, наверно, по Марокко?

      – Спрашиваешь! Садик на берегу моря, под пальмами! А рынок! Какой рынок!

      Минут десять я расспрашивал Сарит о семье. Она обстоятельно, красочно и образно, с трогательными и неповторимыми деталями, рассказала мне, как ее родители решили поехать учиться в Россию после того, как прочитали «Преступление и наказание», как общались там с диссидентами, как и поныне смотрят русское телевидение, а по вечерам слушают Чайковского.

      – Поразительно! Я всегда был уверен, что Чайковским марокканцев можно только пытать…

      – Может быть, ты перепутал? Может быть, Скрябиным? – обиженно заметила Сарит.

      – Прости. Я не должен был обобщать. Просто я действительно встретил в своей жизни несколько сефардов, которых классическая музыка из себя выводила.

      – Это был Скрябин. Я уверена!

      Я внимательно посмотрел на Сарит. Какое-то время она выглядела сердитой, но вдруг прикусила губу, закрыла лицо руками и, наконец, не выдержала и громко расхохоталась.

      – Извини, Ури, – давясь смехом, с трудом произнесла она. – Я пошутила… На самом деле я просто дружу с одной девчонкой из иракской семьи, и ко мне многое от сефардов пристало. А на самом деле мы из Москвы…

      Я не мог опомниться. Водитель автобуса, который уже пару минут стоял на нашей остановке, без выражения посмотрел на меня и, убедившись, что мы не заходим внутрь, приготовился захлопнуть двери.

      – Какой это номер? – очнулся я. – Быстро залезай! Это 48-й!

      Сарит уехала, а я зашагал в йешиву, стараясь думать о предстоящих занятиях, днях трепета и приближающемся Йом Кипуре, но глупая улыбка помимо моей воли растягивала мне рот.

      ***

      На другой день в йешиву позвонила мама и сказала, что меня разыскивает Андрей.

      В перерыве между занятиями я выбрался к Фридманам.

      Андрей усадил меня пить чай, но сам к своей чашке не притронулся.

      – Искал меня?

      – Да вроде того… – теребя пуговицу на рукаве, ответил Андрей. – Я хотел тебя кое о чем попросить. Понимаешь, мне совершенно не к кому больше обратиться. Зеэв больной человек. Перенес недавно инфаркт.

      – А в чем дело?

      – Помнишь, я тебе рассказывал про гору Искушения?

      – Как не помнить! Я ведь, оказывается, знаю это место. И очень неплохо знаю. Родители рассказали, что так у русских зовется гора Каранталь. У меня там рядом друг живет. Мы с ним вместе все ущелья в том районе исходили.

      Мы с Йосефом, который жил на полпути между Иерусалимом и Иерихоном, действительно хорошо знали эту местность. Обыкновенно мы навещали бедуинские стойбища, где катались на ослах и приценивались к ягнятам (в школе я всегда мечтал, что в будущем заведу себе стада овец и буду пасти их среди этих холмов). Однако иногда мы выбирались и дальше и однажды действительно дошли до горы Каранталь.

      – Да ты что?! Это же просто прекрасно! – обрадовался Андрей.

      – Но при