Гадкие утята. Свами Матхама

и идеальная. С тем, что происходит внутри или снаружи, у трещины сложные отношения препятствия и встречи, пульсирующей связки – от одного к другому, – обладающей разным ритмом. Всё происходящее шумно заявляет о себе на кромке трещины, и без этого ничего бы не было. Напротив, трещина безмолвно движется своим путём, меняя его по линиям наименьшего сопротивления, паутинообразно распространяясь под ударами происходящего – пока эта пара, эти шум и безмолвие не сольются полностью и неразличимо в крошеве полного распада. Всё это означает, что игра трещины перешла в глубину тел, как только работа внутреннего и внешнего раздвинула её края… Говоря о бестелесной метафизической трещине, Фицджеральд находит в ней как место своей мысли, так и препятствие для неё, как её живительный источник, так и иссушающий тупик, как смысл, так и нонсенс». (Делёз).

      Мы констатировали, что трещина бежит по совести. Она манипулирует мышлением, но смысл, который идёт в двух направлениях сразу, расколол её и лишил безусловности. Мы не можем тоже самое сказать об эмоциях, потому что они расколоты изначально. Мы ожидаем от «других» великодушия, честности, храбрости, открытости, толерантности, самопожертвования, нестяжательства…, а себе выбираем стандарты выживания.

      Если я должен думать о «других», то и «другие» должны думать обо мне. И чем я беспомощней, тем выше шансы получить поддержку. Все терпят, боятся твоей нужды, прощают… Они испытывают страх перед множащимися в голове голосами, перед огромными глазами, устремлёнными им в спину. Этот страх символический – какое-то «ах»!

      Совесть – это стыд, – какое-то «ы-ы-ы». Можно «намекать» другим, что они должны думать о тебе, они почувствуют страх испытать стыд и вызвать у себя совесть из её инобытия. Опережающе отражая действительность, они станут действовать в твоих интересах, но, если я позволяю себе получать выгоду от своей неприспособленности, превратил чужую совесть в свой гешефт, кто я такой? Нет, не в моральном смысле. Какая сущность это делает? Это же не совесть?!

      Очевидно, что на бессовестность у нас тоже только один претендент, и он тот же самый – врождённые, сиюминутные эмоции! Доведённая до предела, рациональность становится долженствованием, а эмоциональность, доведённая до предела, чем становится? Трудно поверить, но, если иметь ввиду прямой смысл слов, то это окажется нравственность от слова «нравиться». Кажется, долженствование – это условная мораль. У совести два определения; второе – условная мораль. Вот мы и запутались.

      Совесть раскололась, подверглась рефлексии, выделившей из неё условную мораль. Это обстоятельство делает рефлексию безусловней совести. Следует сказать, что Гегель придавал рефлексии очень большое значение. Она возникает у него сразу после пустого логического начала, которое непосредственно. Всё же остальное опосредовано и подлежит рефлексии.

      Именно