Вот я. Джонатан Сафран Фоер

сказала бы: «А так и не могло быть».

      «Мальчишкой я частенько скатывался на велике с горки за нашим домом. И я каждый заезд комментировал. Ну знаешь: «Джейкоб Блох пытается побить мировой рекорд скорости. Он крепко сжимает руль. Получится ли у него?» Я называл горку Большим Холмом. За все годы детства там я больше, чем где-либо, чувствовал себя смелым. Я заехал туда на днях. Возвращался со встречи, и у меня было несколько минут. И я не смог найти холм. Нашел место, где он был или должен был быть, но его там не оказалось. Едва заметный уклон!»

      «Ты вырос», – сказала бы Джулия.

      Если бы они высказали вслух, что в этот миг думали, Джейкоб сказал бы:

      «Я думаю о том, как мы не занимаемся сексом. А ты?»

      И без всякой обиды или неприятия Джулия ответила бы:

      «И я думаю».

      «Я не прошу тебя ничего говорить. Обещаю. Я просто хочу тебе сказать, как чувствую я. Ладно?»

      «Ладно».

      И рискнув сделать еще шаг по невидимому мосту, Джейкоб сказал бы:

      «Я переживаю, что ты не хочешь секса со мной. Не хочешь меня».

      «Тебе не о чем переживать», – сказала бы Джулия, гладя его ладонью по щеке.

      «А я тебя всегда хочу, – сказал бы он. – Я смотрел, как ты раздеваешься…»

      «Знаю. Я почувствовала».

      «Ты абсолютно так же прекрасна, как десять лет назад».

      «Это явная неправда. Но спасибо».

      «Правда для меня».

      «Спасибо».

      Тут Джейкоб понял бы, что стоит на середине невидимого моста, над бездной возможных бед, в самой дальней от берега точке.

      «Как думаешь, почему мы не занимаемся сексом?»

      И Джулия, встав над ним и не глядя на него, сказала бы:

      «Не оттого ли, что так велики ожидания?»

      «Может быть. И мы на самом деле устали».

      «Да, я – точно».

      «Я сейчас скажу такое, что нелегко говорить».

      «Тебе нечего бояться», – пообещала Джулия.

      Он повернулся бы к ней и сказал бы:

      «Мы ни разу не говорили о том, что у меня иногда не встает. Ты не думаешь, что дело в тебе?»

      «Думаю».

      «Дело не в тебе».

      «Спасибо, что успокаиваешь».

      «Джулия, – сказал бы он, – дело не в тебе».

      Но ни Джейкоб не произнес ни слова, ни Джулия. Не потому, что они намеренно сдерживали себя, а потому, что канал между ними оказался забит. Слишком много мелкого мусора: ненужных слов, несказанных слов, вынужденного молчания, легко отрицаемых уколов в известные уязвимые места, упоминаний того, что не нужно упоминать, недоразумений и случайностей, мгновений слабости, мелких актов гаденькой мести за мелкие акты гаденькой мести за мелкие акты гаденькой мести за какую-то обиду, которой уже никто не вспомнит. Или вовсе без всякой обиды.

      В тот вечер они не отвернулись друг от друга. Не откатились на разные края кровати, не втянулись в раздельные коконы молчания. Они обнялись и в темноте делили свое молчание. Но молчание. Ни он, ни она не предложил исследовать комнату с закрытыми глазами, как они сделали, когда были тут в последний раз. Каждый изучал комнату сам, в мыслях, рядом с другим. И в кармане