Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая. Нелли Шульман

мы тебе масла в кашу положим… – Эстер потянулась за трофейной, жестяной бутылкой, с рисунком оливы и надписью на испанском языке, – сахаром посыплем… – на пакете сахара стояла печать вермахта:

      – Хлеб свежий, сыр здесь свой, и видишь… – она отрезала Ционе хороший ломоть хлеба, – пригодился джем, что мы варили… – осенью Эстер оставила у хозяйки Ционы ворованные с немецких складов продукты. В саду созревали яблоки, Эстер и Циона закатали несколько банок варенья:

      – Вкусное получилось… – облизав ложку, Эстер мимолетно вспомнила свою диету, в Амстердаме

      – Развод, лучшая диета, – она усмехнулась, – а самая лучшая диета, партизанская война, одновременно с немцами и русскими… – Эстер забыла, когда взвешивалась, но думала, что сейчас в ней вряд ли больше пятидесяти килограмм:

      – Мы с Ционой одного роста, за метр семьдесят, – девушка склонилась над раскроенной распашонкой, – она немного прибавила, не больше шести-семи килограмм. Девочка изящная родится. Хотя Циона высокая, и он тоже… – Эстер напомнила себе:

      – И мы с Авраамом высокие. Малышка получится либо рыжая, либо светленькая. В меня или Авраама. Никто, ничего не узнает… – она подсунула Ционе чашку чая, из малиновых листьев, и тарелку каши:

      – Поешь, пожалуйста. И бутерброд бери… – она не хотела курить при беременной женщине. Поднявшись, Эстер поцеловала племянницу в теплый пробор. Циона, по-деревенски, заплетала косы, и носила просторное платье, с меховой безрукавкой:

      – Я уверена, что будет девочка, – хмыкнула Эстер, – живот у нее такой. Но вообще это бабьи сказки. В любом случае ребенок небольшой, лежит правильно, девушка она молодая и здоровая. Волноваться не о чем… – она обняла стройные плечи:

      – Пей чай, он в родах помогает. Ешь кашу, и не хлюпай носом. Я покурю… – Эстер накинула крестьянский, подбитый мехом полушубок. В село она приходила в штатской одежде, как смешливо называла ее Эстер, но с пистолетом. Она проделывала тридцать километров по обледеневшей, занесенной снегом горной тропе, за три дня, ночуя в расселинах, укрываясь плащ-палаткой. В вещевом мешке она несла сахар, муку, и немецкие, трофейные, концентраты и консервы. Разведя маленький костерок, затягиваясь сигаретой, она думала о мальчиках и отце:

      – Что у папы случилось? Связь прервалась, он только успел сказать: «Тре…». Эстер вздыхала:

      – Треблинка или Требниц? Треблинка освобождена, Требниц на территории рейха. Или не у папы что-то произошло, а просто связь выключили… – Эстер не могла спуститься в Краков и потребовать у русской военной администрации звонка в Лондон:

      – Меня сразу арестуют… – она устало закрывала глаза, – никто не посмотрит на мои заслуги. Тем более, я воевала против русских. Они ищут Штерну, наверняка. Я больше не увижу мальчиков и Авраама. Я обещала Иосифу и Шмуэлю, что мы встретимся, после войны. Так оно и будет… – сейчас Эстер принесла в деревню почти неподъемный