Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая. Нелли Шульман

что у них за отношения, если можно так сказать… – Яша, было, подался вперед. Наум Исаакович покачал головой:

      – Я сам. Он не опасен. Он истощен, может быть, болен… – уголовник, посмеиваясь, утверждал, что просто сидел в лагерном бараке, с такими же преступниками, как он сам. Эйтингон в правдивости рассказа сильно сомневался:

      – Ладно, разберемся. Сначала надо Кардозо в Москву доставить… – он тихо пошел по тропинке. Приоткрытая дверь амбара моталась под ветром, он заметил над костром сгорбленную спину:

      – Бедняга. Ничего, он оправится, мы его приведем в порядок… – человек, в засаленной, рваной куртке, с наголо бритой головой, склонился над огнем. Эйтингон коснулся его плеча. Он вскинулся, уронив банку на обледеневший пол, закрываясь руками:

      – Не бейте… – всхлипнул он, на ломаном польском языке, – проше пана, не бейте… – Наум Исаакович, превозмогая брезгливость, отвел его руку. Он посмотрел в истощенное лицо, заросшее темной, с проседью, щетиной. Голубые глаза запали, взгляд Кардозо бегал из стороны в сторону.

      – Не бойтесь, – ласково сказал Наум Исаакович, по-английски, – меня зовут мистер Нахум. Я пришел вам помочь.

      Грязные, грубые крестьянские сапоги, прошагав по обледенелому полу, остановились у черного кострища. В амбаре было сумрачно, с улицы задувал резкий, холодный ветер. Пометавшись по углам, луч трофейного, немецкого фонарика остановился на металлическом блеске пустой консервной банки. Нажав кнопку, выключив свет, Блау повернулся к Аврааму:

      – Русская тушенка. И здесь костер жгли… – доктор Судаков, в зимней, потрепанной рясе брата доминиканца, в подбитой мехом суконной куртке, хмыкнул:

      – Русскую тушенку сейчас вся Польша ест, спасибо оккупантам… – Авраам Красную Армию иначе не называл, – а что костер жгли, то на дворе зима. Мы тоже разожжем, пан Копыто… – в заплечном мешке Блау лежал свежий хлеб, с кухни дома священника, в ближайшем селе. Их снабдили куском соленого сыра, и салом. На прощанье ксендз заметил:

      – Вы осторожней. Под Бельско русские лагерь устроили, по всей округе их патрули рыщут. Монахов они пока не трогают… – Конрад тоже носил рясу. Авраам, хмуро, закончил: «Но это пока, святой отец». Под рясами они спрятали трофейные, немецкие пистолеты. Документы у них имелись надежные, с печатью архиепископа краковского, но рисковать, все равно, не стоило. Им оставалось миновать Бельско и подняться в горы, перейдя словацкую границу.

      Когда наверх, как выражалась Эстер, пришли вести о взятии Кракова, Звезда собрала отряд. У них воевали поляки, евреи, и словаки, но Эстер сразу сказала:

      – Те, кто хочет вернуться домой, пусть идет… – Авраам помнил горькое выражение, в голубых глазах жены, – у нас нет рации, но я больше, чем уверена, что лондонское правительство в изгнании отдаст приказ полякам прекратить сопротивление… – люди зашумели. Эстер подняла руку:

      – Тише! Все мы… – она оглядела заснеженную, лесную поляну, –