Волчара. Александр Евгеньевич Режабек

что ее все-таки возьмут сниматься в сериале.

      Ай да Олигарх. Ай да сукин сын. Расставил-таки фигурки. Я достаюсь Нинке (однозначно), Нинка – мне (не факт), а Машке – сериал (без комментариев). Хорошо быть богатым!

      Олигарх в упор разглядывал меня, ожидая моей реакции. Но я молчал. А молчание можно расценивать как угодно, и те, кому это удобно, принимают его за согласие, хотя это вовсе не обязательно так. И Олигарх, подождав достаточное, с его точки зрения, время, кивнул и с непонятной грустью философски произнес:

      – Родион Николаевич! Вы умный человек и сами держите судьбу в своих руках.

      Он подошел к бару и налил нам обоим виски. Аудиенция была закончена.

      После этого мне ужасно не хотелось возвращаться на работу. У меня мелькнула было шальная мысль плюнуть на все и завалиться к приятелю Борьке, но в последний момент я удержался. Борька был еще одной странной фигурой в моей жизни. Полудруг, полувраг. Он был художником, и в это время обычно торчал в своей студии. Ничто не мешало поехать к нему и напиться. У его гостей других вариантов не было. Но я не любил с ним встречаться. И года три у него не был. Выпив, он становился мрачен и болтлив, начинал заниматься самокопанием, а заодно копал и закапывал своих приятелей, и меня в том числе. Делал это виртуозно и очень убедительно. В итоге всегда приходил к выводу, что я – сволочь. А потом мы лезли в драку и прилично друг друга метелили. Затем пили снова и звали телок. Но сегодня было не то настроение. Меня уже и так успели назвать сукиным сыном, и за сволочь я уже мог бы и убить. Да и на работе после такого активного отдыха пришлось бы придумывать, что попал в аварию.

      Но, наверное, лучше было бы подраться с Борькой, а не возвращаться в офис. Потому что первым делом я попал на ковер к Тимуру. Он требовал доклада о встрече с Олигархом. Поначалу даже не хотел верить и понимать, что мой визит к Науму никак не был связан ни с делами фирмы, ни с ним самим. В конце концов, у меня не оставалось выбора, как терпеливо объяснить перевозбудившемуся Тимуру, что разговор шел о Нине, и только о ней. Правда, я не вникал в подробности. Но сумел объяснить, что речь о его опале пока не идет, и он с трудом пытался скрыть свою радость. Тимур резонно полагал, что за Нину я получил нахлобучку, и, лицемерно изобразив сочувствие, но в то же время с явным злорадством произнес:

      – Родик! Я же тебе намекал. Надо быть осторожнее. Не по Сеньке шапка.

      А потом перешел на деловой тон.

      – Звонили из «Сибирских дорог». Подготовь документацию. Послезавтра у нас встреча, будем подписывать соглашение.

      С ощущением, что меня совсем затюкали, я вернулся в кабинет. Послезавтра – это уже скоро, и значит, у меня будут очень напряженные дни. Я протянул руку к интеркому, чтобы вызвать Генриетту, но в это время зазвонил телефон. Это была Нина.

      – Здравствуйте, разлюбезный Родион Николаевич! – игриво начала она, но я не поддержал ее тон.

      – Привет, Ниночка! – прохладно ответил я. – Извини, мне сейчас не очень удобно разговаривать, да и в ближайшие дни будет