Лизавета Синичкина. Артур Олейников

Прасковья у мужа.

      – Так позовем. Тоже придумала! Галя! Выйди, дочка, – позвал Гаврила Прокопьевич.

      Галя робко, не поднимая глаз, вышла в лучшем, какое было у девушки платье, купленном в городе. Кримпленовое зеленое платье смотрелось на Гале, как старый пиджак на пугале в огороде. Оттопыривалось на бедрах, а большая грудь, казалось, вот-вот разорвет ткань и вырвется на свободу. Старик Фирдавси не смотрел на одежду; будь Галя в шелках, а внутри испорченной, старик ушел бы, посылая проклятья дому и, наоборот, в грязном мешке разглядел бы ценность, как бы ее не измазали сажей. Прямо какая-то детская неумелость себя держать, словно волна накрыла старика с головой, и он в каком-то восхищении смотрел на некрасивую, но чистую, нетронутую молоденькую девушку. Несмелую, мягкую, как глина, с которой можно было слепить все, что угодно: покорную жену, хорошего слугу, все, что только пожелает сердце. А эти плечи, руки.

      Старый Фирдавси, имеющий свой взгляд на женскую красоту, одобрительно закивал головой.

      – Харашийя, харашийя, – неправильно, с ошибками говорил Фирдавси, кивая головой. – Русский красовица, красовица!

      Все обрадовались. Столов загордился.

      – Вот тебе и корова, – шептал осчастливленный отец

      Прасковья расплакалась.

      – Иди, дочка, иди, – сказал Столов, и Галя обратно ушла в свою комнату.

      Фирдавси одобрительно закивал головой

      – О, черт лысый, – сквозь зубы цедила Проскурина.

      И старик, проводив взглядом Галю, стал выходить.

      – Да куда же он, куда?! – испугалась Прасковья.

      – Не бойтесь. Понравилась, никуда теперь не денутся, – сказала Проскурина. Уже любят, любят – куда денутся.

      – А как же договариваться?! – не успокаивалась мать.

      – Договоримся, договоримся. О чем сними говорить. Они за все заплатят.

      – Что значит, за все заплатят, – зажегся Столов. Мы хоть и не богатые, но и не нищие. Я ссуду возьму! Будет наша Галка не хуже других. Свиней зарежем.

      – Гаврила, ты, что ли с дуба свалился, они свинину не едят, – рассмеялась Проскурина.

      – Ну и черт с ними, я им барана куплю.

      – Да господи, сиди ты, богач. Пусть платят, вон какую девку берут. Наливай лучше, думала уже слюной изойду, слава богу, ушел. Черт с бородой.

      – Наливай, наливай, – захлопотала Прасковья. Бабы, подходите к столу, подходите.

      Гаврила Прокопьевич стал разливать по стаканам водку.

      Бабы с азартом, как дети, берут конфеты, взяли по кусочку копченой колбасы, а от остального вежливо отказывались.

      – Ну что давайте, бабы, за счастье молодых, – сказала Проскурина высоко поднимая стакан.

      – Слава богу, слава богу, пристроили, – крестилась Прасковья. А все же боюсь, бабы.

      – Да нормальный мужик. Понравилась Галка.

      – Правильно, Гаврила, дело говоришь. Дело, – сказала Проскурина. Если бы оно из-за страху бабы замуж не шли, и не было никого.

      Все