Лизавета Синичкина. Артур Олейников

корова. Держи тогда дома, чтобы не дразнили.

      Отец перетерпит, обиду не покажет, придет домой и на дочку.

      – Не реви, что поделать, если некрасивой народилась.

      – Да в чем она виновата?! – заплачет Прасковья Игнатьевна.

      – Да не виню я! Ну, пусть не жалуется, или вон дома сидит. Мужики смеются.

      Поплачет Прасковья на пару с Галей и к соседке. Все легче, когда поговоришь.

      – Ну что делать, кто ее замуж возьмет?! – сокрушается мать. Может, какой больной, ухаживать станет, все лучше, чем одна, мы же не вечные!

      – Буду иметь ввиду, не пропадет девка, не пропадет, – обещала станичная сводница, и вроде как не обманула.

      Однажды ночью в станице Мичетинская на порог сводницы явились двое таджиков. Один был молодой, стройный, в костюме, другой, полная противоположность, совсем старик, с седою острой бородкой, в желтом халате и в бархатной вишневой тюбетейке с золотою вышивкой.

      Хозяин дома лениво проводил таджиков в летнюю кухню из белого кирпича и ушел, не скрывая равнодушия до дел своей жены.

      В чистой побеленной комнате таджики не садились и ждали хозяйку.

      Со всей округи шли в дом Проскуриной, если надо было посватать или кого свести. Как почтальон, Проскурина была вхожа в любой дом в деревне, но только если почтальон приносит новости, эта своенравная женщина собирала новости и потом выгодно их продавала. И подноготную чуть ли не каждой станичной семьи Проскурина знала назубок, лучше, чем свою родословную.

      Валентине Проскуриной нравилось казаться барыней, свысока смотреть, решать, когда прогнать со двора, когда миловать. Чернобровая, статная, наделенная физической силой. Зимой и летом она носила на плечах дорогие белые мохеровые платки, старалась держать тон, пока не разозлится, и из столбовой дворянки не превращалась в торговку. Начинала кричать, могла и поколотить, но до рукоприкладства, как правило, дело не доходило, потому что трудно припомнить, чтобы кто-нибудь с Проскуриной в конечном итоге не согласился. Потому что при всем искусственном возвеличивании она была справедлива; и пусть кричала и колотила кулаком по столу, делала она это всегда по делу. Умный человек понимал, а с дураками Валентина Григорьевна старалась не связываться. Доводы за плечами всегда имела железные. Зла не помнила и как разгоралась, так и остывала.

      Она важно вошла в кухню и села за стол. В каждом своем движении Проскурина давала понять, что сегодня и сейчас она царица положения, когда поправляла платок на плечах, когда говорила и смотрела как бы в сторону, как какая королевская особа. Не на секунду Проскурина не давала забыть таджикам, что они в гостях и зависят от ее расположения.

      – Присаживайтесь, – попросила Проскурина.

      Таджики сели.

      Молодой таджик смущался и говорил, сбиваясь, было видно, что ему неловко.

      – Нам сказали, что вы можете помочь. С невестой, – выдавил гость.

      – Правильно сказали. Вам