Лизавета Синичкина. Артур Олейников

ругался, мужики смеялись.

      – Не татары они, – говорил Столов.

      – А кто ж?

      – Да то ли таджики, то ли…

      – То ли узбеки, – смеялись мужики.

      – Да ну вас! Вот посмотрим, когда вы выдавать станете, – и Гаврила расправлял «крылья» и бил козырем теперь уж мелкую карту язвивших прежде над ним мужиков. – И то еще неизвестно! Будет ли оно вообще на что смотреть!

      Мужики прикусывали языки, а Столов гордый отправлялся домой, но когда приходил, не находил себе места. Волновался, переживал, чтобы все не хуже, чем у других свадьба была. Ссуду не стал брать, но снял все деньги, что были на сберегательной книжке. Все, что за долгие годы накопил рядовой колхозник, поместилось в кармане – сорок новеньких банкнот по двадцать пять рублей, ровно тысяча. На книжке осталось всего лишь несколько рублей, чтобы только не закрывать счет.

      И в тот же день, как сговорившись, Проскурина принесла деньги от семьи жениха.

      – Вот! – громко, торжественно сказала Проскурина и хлопнула пачкой красных десяток об стол, и следом еще высыпала кучку купюр по сто рублей.

      – Сколько ж здесь?! – крестив руки на груди, спрашивала Прасковья, перепуганная большими деньгами.

      – Две тысячи!

      – Сколько?!

      – Нечего, мало еще. Вон, какую девку берут!

      Столов молча достал из кармана деньги, снятые с книжки и положил к остальным до кучи.

      – О! Гаврила, ты, что же это, с книжки все деньги снял? – спросила Проскурина.

      – Да, снял!

      Прасковья Игнатьевна смотрела на мужа с гордостью и с тревогой одновременно.

      – Прибереги! Не хватит, еще стребую.

      – Мы не нищие!

      – Да, ну и не богатые!

      – Мне дочь один раз выдавать!

      – Ладно, сам смотри, – махнула рукой Проскурина. А если по совести, не облезли бы! Старший сын у них, оказывается, хирург в Зернограде. Он их и перевез сюда, шайку дармоедов. А хирург, говорят, неплохой, у нас в Ростове учился. Сам в Зернограде живет, а им, стало быть, дом в Гуляй Борисовке купил. Без хозяйства отец, старый черт, не может. Баранов ему подавай! Нигде, кроме старшего Ми… Как его там, а Муста! Так вот, кроме Мусты никто не работает. Тунеядцы! Куда власти смотрят?! Статью за тунеядство никто не отменял.

      – Чья бы корова мычала, а твоя молчала, – загорелся Столов. Сама тоже вон в коровник носа не кажешь. Загордилась, а сама кто?! Доярка! Нашла сыну председателя ростовскую студентку и в дамки. Знаем, как твой Мишка на элеваторе вкалывает под крылом председателя.

      Проскурина не понимающе заулыбалась

      – Что это он, Прасковья, как с цепи сорвался!

      – Да остынь, Гаврила, – испугалась Прасковья.

      – Да спокойный я! Пусть лучше скажет, сколько за нашу Галку получила?

      – Да что ты, сосед, – засмеялась Проскурина, прикидываясь. Ерунду говоришь!

      – И в самом деле, Гаврила! Она нам по-соседски. А если что кто и дал. Так это в благодарность. Дают же мужикам на водку, а она вон какое дело сделала. Грех