С кем бы побегать. Давид Гроссман

подумал: возможно, она и слушает его с таким удовольствием потому, что его болтовня напоминает ей о Тамар. И в нем опять шевельнулось то самое тепло, и он представил, что Тамар каким-то образом присутствует в комнате, как невидимка. Предположим, сидит на полу возле довольной Динки и тихонько гладит ее голову. А может, он сам сейчас говорит с ней, рассказывает, как Рои стал дружком Ротем – первая августейшая пара их школы.

      – Это было давным-давно, – пробормотал Асаф. – После той девчонки Рои поменял уже четырех подружек или даже больше.

      Сегодня это Мейталь, и из-за нее Рои требует, чтобы Асаф влюбился в Дафи, потому что именно этого хочет Мейталь. Рои даже намекнул, что это станет условием дальнейшей их дружбы с Асафом.

      – Все! Это уже не важно! – встрепенулся Асаф. – Это так, глупости, мелкие брызги.

      – Важно, очень важно, – мягко сказала Теодора. – Еще не разумеешь ты, агори му[11]? Как узна´ю тебя помимо мелких деталей? Как поведаю тебе историю сердца моего? – А увидев, что не убедила, уставилась ему прямо в глаза. – Ибо Тамар тоже поперву не желала поведать все: ужели это важно, да ужели это занимательно, – и я превеликим усилием научила ее, что нет ничего важнее мелочей, этих наших пуговок и грошиков. А уж она, знай же, упрямица великая поболее тебя!

      И Асаф бросил противиться – будто какую-то тяжесть сняли у него с плеч, даже голос его изменился, – и рассказал о Дафи, о том, что она всё уже рассчитала: и деньги, и успех, и славу свою будущую. И внезапно отчетливо понял, почему же ему так неприятна Дафи: она вечно соревнуется со всеми, вечно сравнивает свою удачливость с удачливостью других, вечно подсчитывает свои выигрыши и потери, и оттого возникает ощущение, будто каждый человек на земле каждую секунду строит против кого-то козни, караулит, когда его ближний расслабится, чтобы подставить его…

      – Есть во свете и такие люди, – сказала монашка, мигом почувствовав перемену в Асафе. – Однако есть и другие, истинно? И ведь ради сих других стоит более всего жить?

      Асаф улыбнулся и невольно распрямился, как будто одной фразой она разрешила запутаннейшую проблему, которая столько времени не давала ему покоя. И слова снова потоком полились из него: даже если бы Дафи была совершенно иной, он бы все равно в нее не влюбился, да и вообще он никогда не влюбится. Асаф произнес это – и поразился своей смелости. Ведь подобными признаниями он делился лишь с одним-единственным человеком на свете – с Носорогом, другом его сестрицы Релли… А с этой монашкой он знаком от силы около часа. Да что такое с ним сегодня творится?

      Асаф умолк, и они с Теодорой посмотрели друг на друга, словно разом очнулись от общего наваждения. Теодора провела ладонями по голове. И Асафу опять бросился в глаза большой рубец на ее руке. С минуту в комнате висела полная тишина. Слышалось только дыхание спящей Динки.

      – Ныне, – со слабой улыбкой шепнула Теодора, – после сих предметов, наконец, быть может, ты поведаешь, как попал ко мне?

      И только тогда Асаф рассказал,

11

Агори му (греч.) – мой человек.