С кем бы побегать. Давид Гроссман

что вспомнилось ему, как пару дней назад Дафи сказала, что, когда он начинает о чем-нибудь рассказывать, всегда так и хочется посмотреть на часы. – О Боге? – спросил он с надеждой, ведь, если они говорили только о Боге, это еще можно пережить.

      – О Боге? – изумилась Теодора. – Зачем… вестимо… конечно, и Бог является в беседе временами, иначе как можно? – Она сложила руки на животе и смотрела на Асафа глазами, полными удивления, взвешивая, не ошиблась ли она в нем, и Асаф узнал, слишком хорошо узнал этот взгляд и готов был лезть из кожи вон, лишь бы это выражение исчезло из ее глаз. – По правде, скажу тебе, милый, о Боге я не люблю говорить… мы уже не в той дружбе, как бывало, Бог и я. Он сам по себе, и я сама по себе. Однако разве недостало людей в мире, о ком говорить? А душа? А любовь? Любовь уже, по-твоему, не считается, юный сударь? Или уже сам разгадал ты все загадки ее?

      Асаф покраснел и отрицательно замотал головой.

      – И не думай, что о философических вопросах мы беседуем здесь, над пиццей, то-то! – возбужденно воскликнула Теодора и взмахнула невесомой ручкой. – И снова спорим до небес, что даже обительную башню мою кидает во дрожь! О чем, вопросишь ты?

      Асаф понял, что должен спросить, и энергично кивнул.

      – О чем только нет? О добре и зле, и истинно ли есть у нас свобода, подлинно великая свобода… – она сверкнула вызывающей улыбкой, – выбирать наш путь, или он назначен нам загодя и только ведут нас по нему? И о Юде Поликере[6] беседуем мы, ибо Тамар приносит от него кассеты, всякую новую песнь! И все здесь записано у меня на магнитофонической машинке «Сони». И если, для примера, есть какая красивая фильма во синематографе, я тотчас говорю: «Тамар, а ну пойди для меня, на тебе деньги, может, возьмешь какую подругу, и воротись скоро, и расскажи мне все, картинку за картинкой». И так она радуется, что и я тоже сподобилась посмотреть фильму.

      – А вы сами видели когда-нибудь фильм?

      – Нет. И это новое, телевидение, тоже нет.

      Отдельные детали начинали соединяться между собой.

      – И вы… сказали, что не выходите, верно?

      Теодора с улыбкой кивнула, не отрывая от Асафа взгляда, наблюдая, как зарождается в нем догадка.

      – Значит… вы никогда отсюда не выходите, – сказал он в изумлении.

      – Со дня, что прибыла во Святую землю, – подтвердила она с гордостью. – Нежной козочкой двенадцати годов доставлена была сюда. Пятьдесят лет минуло с той годины.

      – И вы тут пятьдесят лет? – Собственный голос показался ему детским. – И вы ни разу… постойте, даже во двор?

      Теодора снова кивнула. И Асаф вдруг ощутил невыносимую тяжесть. Ему захотелось встать, распахнуть большое окно и вырваться отсюда на шумную улицу. Потрясенный, смотрел он на монашку и думал, что она, в сущности, не такая уж старая. Ненамного старше его отца. Просто по причине замкнутого образа жизни она выглядит как вмиг состарившаяся девочка.

      Теодора терпеливо подождала, пока он додумает все свои мысли о ней, а потом тихо сказала:

      – Тамар нашла ради

6

Иегуда Поликер – популярный израильский певец и композитор, в творчестве которого отчетливо различимы греческие народные мелодии.