Дорога в один конец. Владимир Брянцев

в Берлине. В то время слово «оккупационные» употреблять было уже не принято. Русские («советские») и немцы из ГДР были «братья по оружию» в едином «социалистическом лагере».

      «Лагерь» этот в Берлине заканчивался, в аккурат, за советским Посольством. Здесь улица Унтер-ден-Линден упиралась в Бранденбургские ворота – знаменитый символ Берлина и всей Германии. Дальше была территория «загнивающего капитализма» – Западный Берлин.

      В 1961 году, чтобы восточноберлинские немцы не искушались свободой на соседней улице, по решению верхушки «лагеря» в короткий срок был воздвигнут заслон, протяженностью почти 50 километров по Берлину. Этот «санитарный» кордон отделил колючей проволокой по двухметровой стене капиталистическую заразу от социалистического оазиса.

      И вот на 133-й отдельный мотострелковый батальон 6-й бригады и легла задача по охране оказавшегося за колючкой на территории Западного Берлина памятника советским солдатам, что полегли в мясорубке при штурме города. А еще три месяца в году караул 133-го батальона охранял тюрьму Шпандау, где отбывали наказание осужденные в Нюрнберге нацисты. Тюрьма Шпандау с единственным теперь узником Гессом тоже находилась за «стеной».

      Было еще выполнение, так называемой, «специальной задачи» – в составе миссий патрулирование Западного Берлина, а он состоял из секторов, контролируемых бывшими союзниками по Второй мировой. Караул из бригады охранял и госпиталь, куда занесла судьба рядового 105-го пограничного полка Вадима Бута.

      Палата была большой, коек на десять, и заселена полностью. Вадим, уже в больничной пижаме и тапочках, вошел, поздоровался и пробежал взглядом по кроватям, высматривая свободную. На него с интересом смотрели обитатели территории, где Вадиму предстояло найти свое место под солнцем.

      – Откуда, боец? – По вальяжному тону чувствовался не рядовой статус отозвавшегося кавказца. – Не отвлекайся, – подстегнул он наголо стриженого парня, что усердно трудился над прыщавой спиной представителя гор, давя густую россыпь гнойников. Стриженный показался Вадиму знакомым.

      – Со сто пятого, – ответил Бут даже с какой-то гордостью затаенной, поняв, что госпиталь – это уже интернациональная территория, где «своих» нет или совсем мало, а доминируют «бригадовские».

      – Сколько прослужил? – сквозь зубы просипел смуглый. Стриженный, казалось, со злорадством давил большущий фурункул на лопатке. – Хватит, твою мать! – выругался кавказец, сел на койке и уставился черными глазами на Вадима.

      «Определяет мой статус, – подумал Вадим. – Струхнуть никак нельзя». Он уже знал понаслышке о «дедовских» правилах в бригаде, о сложной, по сравнению со 105-м полком, системе иерархии, о национальном «дедовстве», которого не было в «украиномовном» 105-м. В этой системе Вадиму, прослужившему едва полгода, рассчитывать на, так сказать, преференции не приходилось.

      – У нас только майский призыв, – ответил ровно и направился к единственной заправленной койке. – Свободна?

      Дремавший