Я останусь, если хочешь. Таня Винк

быть непонятым и отвергнутым. А когда уезжаешь, каждое мгновение жизни озаряется присутствием пусть далекой, но твоей семьи, родной и неповторимой, и радостью пусть короткого, но возвращения, радостью набраться сил из своего источника, гордостью за крепкие корни. В юности они поклялись, что не расстанутся, будут помогать друг другу и никогда не обидят своих детей… Как давно это было… А может, и не было вовсе?..

      Ехидный проводит по лицу Нади взглядом-лезвием, шипит:

      – Такую тварь надо изолировать от нормальных людей, – и выходит из кабинета.

      Девушка, сидящая возле двери, надувает большой пузырь, и он с шумом лопается, залепив ее рот и полщеки белесой пленкой. Толстяк сердито смотрит на девушку – та, ухмыляясь, быстро слизывает жвачку и начинает громко чавкать.

      – Он так со всеми, – хихикает девушка, обращаясь к Наде, – от него недавно жена ушла к любовнику, вот он и цепляется к кому ни попадя.

      – Молчать! – приказывает Наливайко.

      – Ты чего, начальник? – с обидой спрашивает девушка. – Это жизнь, мы все живые люди. – Она таращит глаза и выразительно пожимает остренькими плечиками, проступающими сквозь довольно плотную кофту. – Можно подумать, у него одного проблемы, – хмыкает она, – у меня вот тоже куча проблем…

      – Замолчи, а то будет две кучи, – беззлобно грозит ей Наливайко.

      Девушка театрально вздыхает, перестает чавкать и снова с увлечением надувает пузыри.

* * *

      …Мы все живые люди.

      Надя смотрит на увеличивающийся пузырь и вдруг осознает, что натворила. Натворила потому, что последнее время не чувствовала себя живой. Топчась у входа в ресторан, она понимала: если она прямо сейчас не войдет внутрь, не поговорит, ее сердце разорвется от напряжения. Она не должна терпеть, нет… Они не имели права так с ней… Они снова ее убили, она снова умерла, как тогда, в юности, под старым дубом.

      Три дня она умирала в ожидании Бориса, и сейчас в комнате с зарешеченным окном сидит не Надя, а кто-то чужой, с разбитым вдребезги сердцем и пустотой в душе от всего этого ужаса, и в ушах слышатся бабушкины слова: «Никому не верь».

      А она поверила.

      Кроме «никому не верь», бабушка и мама еще много чего говорили. Надя их слушала, и в ее голове «настраивалась антенна», улавливавшая крошечные вибрации правды, лжи, хитрости, обмана и насмешки. Впервые она довольно ясно ощутила такую способность лет в семь – к ним заглянула соседка и пригласила на день рождения, а Надя не то чтобы услышала, а почувствовала вместо «Ждем вас» «Лучше б вы не пришли!» – и сказала об этом маме. Мама ответила, что надо пойти, раз пригласили, а то люди обидятся – в деревне не принято обижать соседей. Деревня – это особый мир, живущий по своим законам. Здесь любят сплетничать ради сплетен – надо же как-то жизнь разнообразить! От скуки сталкивают лбами родных, чужих, соседей, а потом наблюдают за разыгравшимся спектаклем. Хорошо, если все заканчивается бранью да мордобоем, а не трагедией. Еще до рождения Нади одну девушку довели до самоубийства, и где-то с год сплетни, связанные с адюльтером – так