Пять ран Христовых. Юлия Викторовна Ли-Тутолмина

как тела праотца и праматери человечества в пору, когда те вкушали усладу Эдема. Да и те были сотворены: одна из ребра другого. Нет более священного союза, нежели меж теми, кто возрос из одного семени. Господь был отцом и Адама и Евы, равно как и Люцек – его и Мадлен. Но ведь церковь позабыла, на чем зиждется, возросла к небесам, подобно Вавилонской башне, с вершины ее не разглядеть основания. И чем выше сия башня, тем сложней и запутанней ложь. О, и скольких же подобных ему, заблудившихся в перекрестиях проекций истины и лжи? Сколько храмов возведено, где обитают ныне веровавшие в религию, слишком похожую на христианство, но ложную, исковерканную, искривленную, неверно истолкованную. Сецехувское аббатство и монастырь в Пруйле, должно быть, и были таковыми местами, где дьявол пустил рассаду обмана. О да, такая вера – лишь проказа души…

      Шагая, Михаль улыбался, вознося Господу хвалу за чудо-посланницу. И ощущал себя свободным от гнета предрассудков, но в то же время не мог до конца поверить, что в столь короткий срок перевернул свое мировоззрение с ног на голову. Снова солнце казалось ему большим и ярким. А когда солнце большое и яркое, значит, сердце прониклось правдой. Ложь рождает страх и гнет, истина – дарит крылья.

      – Что за мысли?.. Я наверное сошел с ума, ударившись!.. Чего только не придумает человек, дабы скорее оправдать себя.

      Но тотчас добавлял:

      – Нет более святого чувства, супротив того, что пылает в моем сердце. Господи, дай последний знак, чтобы я окончательно уверился в том, что следую путем истины! Помоги же мне отыскать ее – чистейший из источников!

      На востоке забрезжил рассвет следующего дня, когда молодой послушник обнаружил, что некоторые следы ведут вглубь виноградника. Двое суток он провел в пути, ни разу не остановившись для отдыха, и в небывалой выносливости он зрел Божье провидение, благоволившее его упорству. Давно он уже должен был пасть мертвым от усталости! И сколь велика была его радость, когда он увидел свернувшуюся клубком прямо у ног мула-чудища, несчастную, как и он, скиталицу.

      Мадлен вздрогнула, услышав чьи-то шаги, и поднялась. Лицо ее тотчас озарила счастливая улыбка, которая сменилась выражением ужаса. Но молодой человек, вместо того, чтобы обрушить на беглянку вполне справедливое негодование, упал перед девушкой на колени и, притянув ее к груди, воскликнул:

      – О сердце мое, неужели я наконец тебя отыскал!

      – Прости, – пролепетала в ответ Мадлен.

      – Нет, это ты прости! Прости, моя Мария Магдалена, моя Мадлен! Святая, святая… Я все понял, все осознал… Прости меня, ты была права, а Господь сохранил нам жизни в знак нашей праведности.

      По-прежнему осторожно, по-братски он сжал округлые щеки и приблизил к себе ее лицо. Стоя на коленях, прижавшись лбами, они взирали глаза в глаза и улыбались, как младенцы, растрепанные, с ног до головы в пыли и царапинах, но безмерно счастливые.

      – Я пойду за тобой, куда пожелаешь… Теперь ты – моя звезда Вифлеемская, Иисус, Богородица