Бессовестное время. Александр Калинин-Русаков

большом?

      – На самом большом, двухтрубном.

      Они ещё какое-то время молча сидели на берегу, смотрели, как на гигантской панораме вечернее солнце раскрасило в медный цвет остров среди реки, остатки позднего снега, ветки жёлтого тала. Дятел настойчиво барабанил в высохший тополь, синички копошились на протаявшей земле. Весна…

      – Пойдём, Сашка.

      – Можно я санки потащу?

      – Давай.

      После рыбалки Сашка должен был, как всегда, отнести свежей рыбы тёте Фане, которая целовала его в лоб и просила передать «спасибо для родителей». После – к дедушке с бабушкой, потом к остальным соседям. Темнело. Варнак провожал его до дома. Он гордо бежал впереди, облаивал пустые ворота, встречных собак и, казалось, даже саму темноту. Перед калиткой Сашка обнял его и крикнул:

      – Беги домой.

      Варнак ткнул его мокрым носом в щёку и вскоре растворился в спускающейся с небес темноте.

* * *

      Все ждали, когда появятся первые судёнышки, и они не заставили себя долго ждать. Как только фарватер проставили бакенами, река ожила. Зашлёпали колёсами чумазые буксиры, на которых можно было рассмотреть людей на капитанском мостике, корме или над раскрытой решёткой машинного отделения. Всех их звали одним именем – «пароходские». Буксиры в Новом селе останавливались редко, разве только порожние, снизу. Они, как правило, ненадолго притыкались носом к крутому берегу, после чего пара бойких бабёнок, сбежав по шаткому трапу, отправлялась по деревне прикупить молока, сметаны, кусок сала, зелени, картошки. Мальчишки были тут как тут, но на буксир заходить им родители категорически запрещали. «Пароходские» – народ чужой, держаться от них надо на расстоянии и не мешаться под ногами. Мужики, те, что жили неподалёку, собирались на берегу не спеша. Они перекидывались с речниками негазетными новостями, толковали за жизнь. Бабы тем временем решали хозяйственные дела.

      Семья на буксире – дело обычное. На корме висят пелёнки, ребёнок бегает, обвязанный за пояс верёвкой, как баранчик на привязи. Длина верёвки – до борта. По-другому нельзя, свалится малец. Так и живёт семья на буксире. Железо кругом, машина стучит в переборку сутками, а они счастливы, детей рожают. Хотя и на поселении детей меньше не рождалось. Происходило это всё наоборот и вопреки всем жизненным тяготам. Соскучился народ жить по-настоящему: с любящими жёнами, неугомонной детворой, незатейливым огородиком под окнами.

      Вслед за буксирами по реке начинали идти пассажирские пароходы. Они шли, гордые своими названиями, белоснежными бортами, стройными рядами иллюминаторов, высокими мачтами в разноцветии огней. Звуки проходящего парохода, музыка на палубе, прогуливающиеся дамы в шляпках представлялись Сашке чем-то неземным.

      Ночью огни проходящих белоснежных красавцев освещали крутой берег, лица мальчишек с восхищёнными глазами. Уверенный бас гудка летел поверх смоляных волн и, ударяясь о кручу, ответным эхом перекатывался от одного берега к другому.

      Мальчишки, едва завидев пароход, спешили, кто раньше угадает название.

      – Это какой идёт?

      – «Москва», конечно.

      – Да нет, это «Победа».

      – Как