Бессовестное время. Александр Калинин-Русаков

великолепный сияющий кран, очевидно, с Тобольского пивзавода. Это что… Один раз по реке несло баню. Сруб целиком, даже труба торчит. Осталось лишь мужику с веником выйти и крикнуть: «А ну, наддай, браток!..» Было шумно.

      – Видишь – там чернеет. Да нет, смотри – туда, смотри, смотри…

      Вдруг все замолчали… По середине реки несло сторожевую вышку.

      Откуда она взялась, где её смыло? Вероятнее всего, в Аремзянах на сортировке леса. Только показалось всем, что это не лёд хрустит, а их косточки, по которым катится сатанинская эпоха. Три года прошло после 53-го, а боль никак не хотела утихать. Все сникли, только кто-то сквозь зубы процедил:

      – Будь ты проклята…

      Капитан резко развернулся и ушёл домой. Вскоре он вернулся с кавалерийским карабином. Такие остались ещё от гражданской войны и хранились у многих в надёжных схронах «на всякий случай». Быстро передёрнув затвор, он вскинул ствол и, не останавливаясь, начал стрелять по вышке. Сухо хлестали выстрелы, щепки летели от дощатого ограждения, на краю которого зловещим крючком торчала скоба от прожектора. Вороньё взлетело разом, загалдело, покрыло небо чёрной тучей. А Капитан всё стрелял и стрелял, пока не кончились патроны…

      Лица людей, ещё недавно тёплые, со светящимися глазами, вдруг превратились в неподвижные чёрно-белые фотографии. Ни один мускул не дрогнул на их лицах, только глаза вдруг стали неживыми, да костяшки побелели на сжатых кулаках…

      Домой возвращались молча, понимая, что границы их свободы всё равно заключены в треугольнике из трёх рек. Всем хотелось дожить до того времени, когда можно будет сесть на пароход и ехать куда душе угодно, только чтобы в кармане был документ получше, чем справка на вольное поселение. Чтобы воля твоя была не там, где укажут, а там, где захочется.

      Вчера из района опять комиссия приезжала. По дворам ходили люди, похожие на продразвёрстчиков, переписывали домашний скот, включая кур. Погоревал народ, поговорил меж собой о том, что скоро, похоже, опять всё отнимать будут, только даже волны в море – и те когда-то затихают. А людское горе если и взбунтует в душе, то поплещется да и затихнет до тех пор, пока кто-нибудь не тронет и не разбередит его снова.

* * *

      В однообразии дней случались события самые обыкновенные, житейские. Сегодня, например, на поселении обсуждали произошедшее накануне… В одном из домов буза произошла. Тихая, на первый взгляд, домашняя, только выплеснулась к вечеру на улицу. Колька бегал от дома к дому с ножом и хотел непременно кого-нибудь зарезать, лучше всех сразу. Перепил, видно. Бывает. Тем временем, окончательно осмелев, он уже принялся ломиться в дом к тёще, поскольку жертвоприношение хотел начать именно с неё. Кольку знали все. Знали, что сидел по нехорошей статье, и ждать от него можно было всё что угодно. Засов тёщу вряд ли спас бы. Вынес Колька уже дверь в сени и уже начал ломиться в дом. Беда была бы, это точно. Остановила всё Ксения Семёновна – Сашкина мать. Зашла она тихонько за калитку, потом в сени. В соседних домах