*Цена прошлого#. Саша Селяков

тюремный продол – длинный коридор корпуса, по стенам которого с обеих сторон располагались наши камеры. Десятки железных дверей и уходящий вдаль коридор придавали этому и без того мрачному месту какую-то ледяную безысходность. Мы стояли и ждали дубака, который разведет всех по камерам. Среди нас были и люди с других хат. Я с интересом смотрел на них – у каждого своя история, своя судьба и своя камера, в которой сидит еще десяток людей со своей судьбой, своей бедой. Только тогда я начал понимать, какое это страшное место. Страшное не тем, чем нас пугают по телевизору, в газетах и даже в книгах, создавая всевозможные стереотипы – нет. Страх был в этих стенах. Страх, отчаяние, боль, разлука, чувство безысходности и бессилия витали в воздухе, заполняя собой каждый уголок и проникая в каждую щель этих стен. Стены впитали в себя страдания тысяч, а может миллионов людей, и ты физически чувствуешь, как они давят. Давят твой дух.

      – Сколько здесь всего камер? – спросил я.

      – Почти четыреста. Точно не знаю.

      – И в каждой сидит по десять-пятнадцать человек, как у нас?

      – Нет, у нас маленькая хата. Есть большие, там по двадцать-тридцать человек.

      – Много выходит.

      – Нас тысячи. А по стране – миллионы.

      Появился дубак и, называя фамилии, принялся разводить всех по камерам.

      ######

      Прошел день. А может и два. Я путал дни, время текло здесь как-то странно. Или просто я его так воспринимал? Тем временем Рубля вызвали в санчасть.

      – Не выдержала девчонка, не смогла передо мной устоять. На свиданку уже тянет. Видели бы вы, как она на меня смотрела, скажи, Игнат!

      С широкой улыбкой он обувал свои поношенные классические туфли, рукой пытаясь разгладить смятый свитер. Он говорил что-то еще о том, как она хороша и одинока, говорил легко и беззаботно, но в глазах мелькала скрытая тревога.

      Его не было долго – не меньше часа, так что каждому из нас удалось показать уровень своего остроумия, описывая что, как и каким образом они будут делать в закрытом кабинете. Лицо, с которым он вернулся в камеру, начисто отбило у нас все желание продолжать. От прежнего веселья и озорства не осталось и следа, Рубль был серьезен.

      – Она увидела какое-то пятно на легком, сделала повторный снимок, и все подтвердилось – туберкулез. Опять он. Больше двадцати лет с ним мучаюсь.

      Он замолчал и посмотрел прямо перед собой абсолютно пустыми глазами, как будто смотрел в никуда. Через несколько секунд в них вспыхнул знакомый огонек, и он отбил на коленях ладошками веселую дробь.

      – Херня, прорвемся. Едем дальше.

      Обнаружение туберкулеза у заключенного означало, что он, во избежание заражения соседей, будет этапирован в местное лечебно-исправительное учреждение. И неважно был ты подследственный или уже осужденный, дорога одна – в больницу за колючей проволокой. Увезти его должны были ближайшим этапом, то есть уже завтра, поэтому Рубль хоть и не суетился, но делал все быстро: вручную перестирал всю одежду, аккуратно сложил в сумку необходимые вещи. Движения были отточены,