Оставь компас себе. Петр Альшевский

моего детства был зайчик.

      Зайчик-крылан.

      По травушке поскакивал и крылышками помахивал.

      Если у зайца вырастут крылья, от волка он улетит.

      А если крылья вырастут и у волка? – раздраженно спросила она.

      От греха подальше я, Катерина, на нас с тобой перенаправлю. Пантелеймона сейчас выкинут и фактор Пантелеймона испарится, тыкать мне в лицо брачным жандармским предложением у тебя не получится, мое аналогичное, может, мне отозвать… я его делал, предложение Пантелеймона перекрывая, но жандарм, хвала Христу, выбит, и перекрывать мне нечего. Вижу, насторожиться тебя я заставил. Скажи я, что свадьбе не быть, у нас бы потекло, как течет – ты себя контролируй и распри нас не разъедят, половое взаимопритяжение в ледяной корке не посинеет, доверчиво за мной следуй, и я тебя не огорчу. Касательно нашей свадьбы мы все обговорили, по рукам, допустимо сказать, ударили, но на земле не только соловьи разливаются, но и гуси гогочут.

      Что же я творю, Катенька…

      Я вношу изменения.

      Очевидно задев за живое, я настроился слушать женщину обманутую, уязвленную, желающую меня разорвать, но Катерина не возмущалась.

      Ты, Катенька, чего? Даже вечных адских мук мне не пожелаешь?

      Распахнула окно и пальцем в оконный проем показывает. Выброситься грозится? я на ней не женюсь, и она идет на самоубийство – почитаю за благо неженатой не жить, страдания не длить…

      Но этаж-то первый. Драматичность-то маразматичная. Тебе бы, Катерина, на пожарную каланчу подняться и с нее вниз сигать – из этого окошка выпрыгнув, ты и носик вряд ли расквасишь, а с каланчи ты переломаешься, внутренние органы в клочья, лицом упадешь – и лицо обезобразится, на твою некогда миленькую рожицу мне будет не взглянуть, я бы, Катерина, огорчился, а огорчения мне и так бесперебойно поставляются.

      В Чебоксарах у меня была работа, а в Козловке мать.

      Мать у меня по-прежнему, а работу я потерял.

      И новую искать не хочу.

      Подкашивающая, не знающая границ меланхолия! из окна мне что ли? Но не из этого – оно, Катерина, твое окно. Для твоих регулярно возникающих самоубийственных нужд предназначенное.

      Говоришь, не собиралась ты из него? А показывала ты… раскинувшийся за окном сад Катерина в виду имела. А в саду садовника.

      К садовнику я от тебя, сказала она мне крайне хлестко. У меня с ним и раньше случалось, но у меня появился ты и садовника я не отвлекала, довольствовалась близостью с тобой, моя истинная суть – с мужика на мужика не перескакивать, но едва я заприметила тебя, садовнику я отставку. Ты не из народа, да и моложе, однако наши контакты с садовником в память мне сильно запали: я это гнала, как одурь, и на время успокаивалась, стараясь о нем не думать, шла с тобой, где-нибудь в кустах тебе подчинялась – с тобой