Оставь компас себе. Петр Альшевский

Пожалуй, из поместья время мне выбираться. Она и сейчас вцепиться в меня постарается, а при большем в меня прорастании и вовсе от нее не отвяжешься. Поеду, наверно, в Сызрань, в работу какую-нибудь впрягусь – чтобы Катенька меньше расстраивалась, на Секста Эмпирика я ей дам.

      И на какие гроши перебиваться до первой зарплаты буду?

      Страшная мысль. Я в Сызрани без копейки и я захворал… сбегая от любви, метнись в направлении, где имеется кто-то, способный тебя поддержать.

      На ум приходит лишь Козловка. Но к матери я не поеду – что угодно, но не Козловка! безропотно от чахотки издохнуть – пожалуйста, на Катерине жениться – пускай… она бы за меня с воодушевлением. Исполнить ее заветное желание было бы эффектно. А что, разве очарованием беззаботной жизни я не проникся? Выскрести бы из Катерины насчет ее капитала сведения.

      Согбенный под тяжестью мешка с золотом, из банка я шагаю приподнято!

      При тетке она приживалкой, но при вступлении в брак ей полагаются горы… мне не стыдно надеяться, что невеста у меня со средствами.

      У Катерины выпытываю и ужас берет – глубоко безденежная она девушка. На подобной я не женюсь, позиция у меня непримиримая, кавалер я, снисхождения не знающий, не нужно забывать, что в поместье я попривык и я бы продлил. Чай со сливками на веранде, трехчасовой дневной сон, органично ночной дополняющий, полноценно отдохнувшим проснешься и помыслы мужские, нечистые, с Катериной мы в доме не кувыркаемся, а Елену Владимировну через лакея Филиппа кликнуть вполне пристойным считается.

      Иногда она артачится, но я ей говорю, что, ломаясь, вы, Елена Владимировна, посмешище из себя делаете.

      Она смотрит на меня остро, слова подбирает жесткие, но ко мне приближается. И ничего она не старуха. Все еще женщина – потрескавшаяся, бывалая, аромата едва распустившейся розы она не источает, но оно и от Катерины не слишком улавливается. Более того – у Катерины и денег нет.

      Слезы обиды. Затравленный взгляд. Обида у Катерины на меня, а загнанным зверьком чувствует она себя из-за второго, что вокруг нее крутится – очень надоедливый он ухажер. Ее вспомнил, поглядеть, в кого она выросла, в поместье заявился, в давешние годы вы, Катенька, показались мне милейшим подростком, а нынче вы лебедушка вылитая, и меня никто не разубедит – сыграть с вами свадьбу, знаю, на роду мне написано!

      Грязный жандарм. Сорокапятилетняя развалина. На месте бы тебя убил.

      Повадившийся к моей девушке Пантелеймон Прихатов и правда из жандармерии. Законным браком ее прельщает, мерзавец! жених он с брюшком и с душком, и Катерине бы его высмеять, но она, похоже, к положительному ответу склоняется. Пытаясь исправить ситуацию, я напираю на сношения – их и было немало, а стало за сутки пять, шесть, параллельно со мной и Прихатов прибавил: я измочаливаю Катерину своей невоздержанностью, зачастивший к нам жандарм Пантелеймон предложениями руки и сердца ей допекает,