В глубине души (сборник). Эра Ершова

палисадник развернул всю его судьбу в совершенно неожиданном направлении.

      Губернатор Петр Васильевич Чудаков собственной персоной оценил его работу и, смекнув, что встретился с талантливым самородком, тут же решил узурпировать садовника для дома сына в Москве.

      Ивана никто не спрашивал, хочет он там работать или нет, он просто получил наряд, как в армии, и отказаться не было никакой возможности, тем более, что мать, когда услышала, какие условия ему предлагают, прямо вся зашлась от радости.

      И в этом зашедшемся состоянии Лизавета так и продолжала существовать, думая, что судьба ее такая особенная, потому что она сама такая необыкновенная.

      Когда отец Михаил на следующий день подошел к дому Лизаветы, она как раз покончила со своим утренним хозяйством и теперь, как каждое утро, висела двумя локтями на калитке, плохо отдавая себе отчет в том, зачем она там висит.

      – Утро доброе, Лизавета Ивановна, – поприветствовал ее священник.

      Как всегда, когда нужно было о чем-то просить, он испытывал страшную робость.

      – Доброе, – откликнулась Лизавета. – Это не ты у меня вчера вечером под калиткой натоптал?

      – Я… – еще больше смутился батюшка.

      – А-а… – с некоторым разочарованием произнесла Лизавета, – а я-то думала – воры.

      – У меня дело к тебе, – признался батюшка, – разговор серьезный.

      – Серьезный, говоришь, ну, давай, выкладывай, – продолжая висеть на калитке, Лизавета с любопытством уставилась на гостя, но в дом не звала. Батюшка чувствовал, что ноги его коченеют, но проситься на порог без приглашения не хотел, знал повадку деревенских – в дом зовут только по случаю.

      – Ты вот что, – запинаясь, начал батюшка, – Иван-то твой у сына губернатора служит?

      – Ну… – Лизавета насторожилась.

      Селяне игнорировали ее высокое положение, вели себя так, как будто ничего не случилось. И Лизавета затаила скрытую обиду на земляков за то, что они не хотят ее почитать.

      Поэтому когда отец Михаил заговорил о сыне, в душе ее вспыхнула нечаянная радость.

      «Вспомнили! – подумала она. – Вот теперь, когда что-то надо, вспомнили. Ну, я им отплачу за унижение».

      Но мысли эти не удержались в ее голове, когда батюшка завел разговор о ребенке. Он говорил о Лидочке как-то так жалостно и смотрел на Лизавету с такой надеждой, что сердце ее сжалось, и она, недолго думая, пообещала написать сыну сегодня же.

      – Да нет, Лизавета Ивановна, – возразил священник, – нету у нас времени на переписку. Лидочка совсем плоха. Того и гляди помрет.

      – А что же делать?! – испугалась Лизавета. Она теперь чувствовала себя ответственной за этого ребенка.

      – Не писать, а звонить надо, – вздохнул батюшка.

      – Да Иван мне звонить-то не велел, говорит, хозяин заругает!

      Батюшка безмолвно развел руками, мол, решай сама.

      – Эх, была – не была! – воскликнула Лизавета. – Он сказал, звони только в экстренных случаях. А куда же экстреннее. Подожди меня здесь, я только