Долгий путь домой. Луиза Пенни

и не ждал.

      – Уже видно? – крикнул Бовуар, наверное, в десятый раз за четверть часа.

      – Наслаждайся пейзажем и расслабься, – раздался терпеливый ответ. – Рано или поздно мы доберемся до места.

      – Я вижу только задницу вашей лошади, – сказал Жан Ги и, когда Гамаш повернулся к нему с шутливым неодобрением, добавил: – Сэр.

      Бовуар покачивался в седле и не желал признавать, что езда начинает доставлять ему удовольствие. Впрочем, «удовольствие» – это слишком сильно сказано. Неторопливые мерные шаги осторожного животного подбадривали, успокаивали. Жану Ги это напоминало раскачивание монахов во время молитвы. Или движения матери, баюкающей плачущее дитя.

      В лесу стояла тишина, нарушаемая только стуком копыт и щебетом спугнутых птиц. Чем дальше, тем тише, тем зеленее становилось в лесу.

      Сердечная чакра. Когда-то ему рассказала о ней одна из жительниц деревни, владелица йога-центра.

      «Цвет сердечной чакры – зеленый», – утверждала она, словно это был непререкаемый факт.

      Тогда Бовуар отмахнулся от ее слов. Да и сейчас бы отмахнулся, если бы у него спросили под запись, на публике. Но в глубине души, среди этой темной зелени, он начал сомневаться.

      Впереди он видел Гамаша, покачивающегося на странном существе. Из седельной сумки торчала карта Парижа.

      – Лувр уже виден? – спросил Жан Ги.

      – Помолчи, глупец, – ответил Гамаш, даже не поворачиваясь. – Ты прекрасно знаешь, что мы его уже проехали. Мы ищем Эйфелеву башню, а за ней – пятнадцатый округ.

      – Oui, oui, zut alors[38], – проговорил Бовуар, издав преувеличенно гнусавый смешок.

      Шеф тоже рассмеялся:

      – Вот оно. – Он махнул рукой, указывая вперед.

      И тут Бовуара осенило: он понял, что все это напоминает ему изображение Дон-Кихота на иллюстрации в книге.

      Гамаш показывал на грубо сколоченную лесную хижину, в которой жил очень грубый человек.

      – Копья наперевес и атакуем? – спросил Бовуар и услышал в ответ тихий, легко узнаваемый смешок шефа.

      – Вперед, Санчо, – велел он. – Мир ждет от нас немедленных действий.

      И Жан Ги Бовуар последовал за своим Дон-Кихотом.

      Профессор Мэсси слушал не прерывая, не реагируя. Просто кивал время от времени, пока Клара рассказывала ему о Питере. О его карьере, его искусстве, об их совместной жизни.

      Наконец все, что можно, было сказано.

      Профессор сделал долгий, бесконечно долгий вдох и на миг задержал дыхание, не сводя глаз с Клары. Потом выдохнул.

      – Питер – счастливчик, – сказал он. – Но в одном отношении ему не повезло. Он, похоже, не знает о своем везении.

      Мирна села на табуретку у мольберта. Профессор был прав. Она давно знала это про Питера Морроу. Его жизнь была полна: счастливая судьба, здоровье, творчество, друзья. Он жил в безопасности, неприкосновенности. С любящей женщиной. И лишь одно небольшое несчастье имелось в жизни Питера Морроу: он понятия не имел, насколько он счастлив.

      Профессор

38

Ну тогда конечно (фр.).