Долгий путь домой. Луиза Пенни

интересуешься искусством? – спросила Мирна, поднимаясь по лестнице вслед за ребенком.

      – Не так чтобы очень.

      Дверь в спальню открылась, и Мирна удивленно подняла брови.

      – Замечательно, – прошептала она Кларе.

      Стены спальни не были завешены постерами с поп-идолами или хоккейными звездами, вместо этого к ним были прикноплены картины. Возникало ощущение, будто в центре Торонто вдруг появилась неолитическая пещера.

      – Мило, – сказала тетушка Клара, но Мирна бросила на нее предупреждающий взгляд – Что? – прошептала Клара. – Нормальная похвала.

      – Ты и в самом деле хочешь похвалить это? – Мирна толстым пальцем ткнула в стену.

      – Картинки – говно, – подал голос ребенок, усевшийся на кровать. – Но мне нравится.

      Клара с трудом подавила улыбку. Именно такие чувства она испытывала к своим ранним работам. Она знала, что они говно. Но ей нравилось. Правда, больше никому, кроме нее.

      Она снова обвела взглядом стены спальни. На сей раз без предубеждения. Решительно намереваясь найти что-нибудь хорошее среди этих творений.

      Она переходила от одной картины к другой.

      Приближалась. Отдалялась. Наклоняла голову в одну сторону, в другую.

      Как бы она ни смотрела, они были ужасны.

      – Вы не переживайте. Вовсе не обязательно, чтобы они вам нравились, – раздался голос с кровати. – Мне все равно.

      Те же слова говорила юная Клара, видя вполне предсказуемое поведение людей, пытающихся выдавить что-нибудь похвальное о ее ранних работах. Людей, чье мнение было для нее важно. Чьего одобрения она ждала. «Мне все равно», – говорила она.

      Но ей было не все равно. И она подозревала, что Бин чувствует то же самое.

      – У тебя есть любимая картина? – спросила тетушка Клара, отринув собственные чувства.

      – Вон та.

      Палец указал на открытую дверь. Тетушка Клара закрыла ее и обнаружила прикнопленную к ней картину. Она была ужаснее остальных, если такое возможно. Если прочие творения принадлежали к эпохе неолита, картина на двери относилась к самому раннему этапу эволюции. У автора явно имелся хвост, а ходил он на всех четырех. Попадая костяшками пальцев в краску.

      Питер, учивший чадо своей сестры делать цветовой круг, оказался никудышным преподавателем. Этюды в спальне нарушали все правила искусства и большинство правил общепринятого этикета. От стен исходил дурной запах.

      – И что тебе в ней нравится? – спросила Мирна голосом, сдавленным от сильных эмоций или от обеда в желудке.

      – Вот это.

      Указуя на картину, палец провел волнистую линию в воздухе. Клара поняла, что при закрытой двери Бин видит это творение, засыпая и просыпаясь.

      Что же в нем такого особенного?

      Она посмотрела на Мирну – ее подруга разглядывала картину. И улыбалась. Поначалу слабо, а потом все шире.

      – Ты это видишь? – спросила Мирна.

      Клара пригляделась к «шедевру». И тут что-то переключилось. Забавные красные загогулинки оказались улыбающимися губами. Картина была наполнена улыбками.

      Это не делало ее