Медленной шлюпкой в Китай (сборник). Харуки Мураками

ощущение, будто за мною следит мать.

      – Интересно, почему?..

      – Что значит – почему? – смущенно говорил он. – Потому что она сидит у тебя на спине.

      Обобщив некоторые мнения, я пришел к выводу, что у меня за спиной (сам я этого видеть не мог) – не какая-то конкретная тетушка, а нечто эфемерное, меняющее облик в зависимости от моих собеседников.

      Один приятель увидел в ней свою собаку Акиту-ину, умершую прошлой осенью от рака пищевода.

      – Было ей пятнадцать лет. Возраст для собак преклонный. Но не от рака же пищевода!..

      – Рак пищевода?

      – Да – рак, образующийся в пищеводе. Тяжко. Мне бы так не хотелось. Каждый день постанывала. Но голоса при этом не подавала.

      – А-а.

      – Я хотел было ее усыпить, да мать была против.

      – Почему?

      – А кто ее знает? Видимо, не хотела пачкать руки, – совсем без интереса ответил он. – А та два месяца мучилась на капельнице. На полу в чулане. Сущий ад… – И он на время замолк. – Не собака – так себе. Трусиха. Как увидит людей, давай лаять. Толку от нее никакого. Только надоедает. В болячках вся.

      Я кивнул.

      – Ей бы не собакой, а цикадой родиться. Куда больше счастья. Без умолку трещи себе – никто слова не скажет. И не было бы этого рака пищевода.

      Но она оставалась собакой и сидела у меня на спине с пластиковой трубочкой изо рта.

      Одному риелтору она казалась учительницей из начальной школы.

      – Пятидесятый год. Самое начало Корейской войны, – говорил он, вытирая пушистым полотенцем пот с лица. – Два года подряд вела наш класс. Приятно вспомнить. Хотя чего приятного, когда я ее почти забыл?

      Посчитав меня родственником этой учительницы, он предложил мне холодного ячменного чаю.

      – Если подумать, бедная женщина. Не успела выйти замуж, как мужа забрали в солдаты. Посадили на судно, а судно по пути того – хлоп из пушки, и все. Кажется, в сорок третьем. Она продолжала преподавать, а на следующий год бросилась в огонь при налете. С левой щеки и до самой руки… – Он провел пальцем длинную линию от левой щеки, допил чай и вытер полотенцем пот. – Говорят, была красивая. А тут такая жалость… Даже характер изменился. Была б жива, под шестьдесят уже было бы. А так… уже в пятидесятом…

      Вот так приобретает очертания карта квартала, а также таблица мест на свадебный банкет. Постепенно расширяется круг бедных тетушек, и прежде всего – на моей спине.

      Но вместе с тем из моего окружения один за другим, как зубцы расчески, стали пропадать друзья.

      – Сам-то он парень ничего. Вот только не хотелось бы каждый раз видеть лицо матери. – Или же старой собаки, умершей от рака пищевода, или учительницы с ожогами.

      Я почему-то стал ощущать себя креслом дантиста. Никто меня не грузит, никто не презирает. Но все меня при этом избегают. А встретившись где-нибудь случайно, тут же пропадают по вполне уважительной причине. Одна девчонка даже призналась честно: с тобой я чувствую себя неловко.

      – Но я ведь не виноват.

      – Понимаю. – И она неприятно засмеялась. – Была бы у тебя за спиной стойка