Панацея. Художник должен быть голодным три раза в день. Владимир Черногорский

из глубин напольной вазы. От того фраза звучала пророчески-трибунально.

      – Беда от вас, мелких тварей. Наукой доказано. Ну, вылезай, не трону, – Василий потирал руки, – Слушай. Намедни я продавил заявку на дезинфекцию подвала. Это надо было видеть! Барельеф на могиле Плевако улыбался, крест рукоплескал! Так ловко все провернул, аж, дух захватывает. Свалил вину за подтопление инофирмы, коя этажом ниже квартируется, на тараканов и окончательно добил диспетчершу показаниями сантехника. Прусаки его так напугали, что он признался в наличие двойного гражданства (оба не наши), неуплате налогов и сочувствии политэмигрантам. И это еще не все, – Василий торжественно потряс бумагой, – Уверен, моя челобитная если и не отобьет часть хозяйских расходов на замену испорченного смесителя, то, по крайней мере, заставит черствое жековское сердце екнуть от беспричинного страха. А там, глядишь…

      – Я сумел разглядеть только слово «оргазм». Это к чему? – мух переместился поближе.

      – Да ни к чему. Дурашка! Его миссия привлечь внимание к бумаге – это раз. Во-вторых, я там такого намутил, сам черт ногу сломит. Теперь представь себя на месте руководителя бюджетной конторы. Рыльце в пуху, печень в отказе, любовница на сносях. Тревожно? Факт. Лишние неприятности нужны? Эй, Базедушка, что с тобой?

      Поздно. Дрозофил уже погрузился в образ, и выходить не собирался. С налитыми кровью глазами он склонился над рюмкой и набирал кому-то по мобильнику. Васька выгнулся, шерсть на загривке дыбом: «Чур меня, чур!» Вместо старого собутыльника, поэта-лирика-без ограничений над столом нависал чудовищных размеров клоп.

      Кот бросился наутек. В коридоре, споткнувшись, растянулся и замер. Кровосос медленно приближался.

      – уповаю на Ваше благоразумие и понимание, – забормотал Василий, – уповаю…

      Хлесткие пощечины подобранными с пола крыльями до самой до зари выбивали вдохновение из недр ушлого прозаика.

      Интересуетесь, причем здесь оргазм?

      Да ни при чем. Слово приметное.

      Осечка

      – Безупречная красота скучна до невозможности, – приговаривал Петрович, выстригая волосы из ушей, – должна, должна быть пусть крохотная, но щербинка.

      – Я бы даже сказал – обуза, – согласился Васисуалий, ровняя маникюрными ножницами кончики усов:

      Пусть меня критикуют, пусть.

      Приму плевки, как лобызанья.

      Гнет спину перед Солнцем грусть,

      Пыля тропою на закланье.

      – Не иначе, быть дождю. С утра коленка ноет, – ляпнул некстати Петрович, пряча глаза в пол.

      – Вряд ли. Глянь, на небе ни облачка. Ты бы фикус полил, – кот извлек из несессера тюбик с бриолином, – Мается.

      Петрович взглянул на растение:

      – Он привычный. С помойки принес. Там не забалуешь – не в больнице. Оранжерейные условия, мон шер, для слабовольных либо потомственных дегенератов, что в сущности одно и то же. Вспомни свое детство: чай не с блюдца ел.

      – Попрекаешь?

      – Отнюдь.