Медный всадник. Полина Саймонс

тяжелого рабочего дня. Только в этот единственный час за весь день сердце ее колотилось от счастливого предчувствия. Она окружала себя родней, чтобы защититься от неизбежного, и все же старалась держаться особняком, никому не выдавая владевших ею эмоций. И каждый вечер настороженно наблюдала за родителями. За их настроением. Наблюдала и не доверяла.

      – Мама, ты позвонила Паше?

      – В лагере никто не отвечает. Может, номер набрала неправильно? Я позвонила в деревню Доготино, это рядом с лагерем, но в сельсовете никого не было. Придется завтра пойти на почту. Все пытаются дозвониться. Должно быть, линия перегружена.

      Мама ходила на почту, как на службу, но ничего не получалось. От Паши не было вестей. С фронта вести приходили, но одна хуже другой. Об эвакуации больше не говорили.

      Зато каждый день после работы Татьяна причесывалась, мыла руки и бежала к воротам, втайне заклиная, чтобы он оказался на месте. И каждый день после работы Александр ждал ее на остановке. И хотя больше не просил ее пойти с ним в Летний сад и посидеть на скамье под деревьями, по-прежнему комкал фуражку в руке.

      Уставшие и измученные, они пересаживались с трамвая на трамвай и неохотно расставались на Греческой, в трех кварталах от ее дома.

      Во время таких прогулок они иногда говорили об Америке, о жизни Александра в Москве, об озере Ильмень и летних месяцах, проводимых Татьяной в Луге, и гораздо меньше – о войне, потому что Татьяна сразу вспоминала про брата и сильно расстраивалась. Александр понемногу учил ее английскому. Бывало и так, что оба молчали. Несколько раз Александр разрешал Татьяне прогуливаться по парапету Обводного канала со своей винтовкой в качестве балансира.

      – Только не упади в воду, – предупреждал он, – потому что я не умею плавать.

      – Неужели?! – ахнула она, едва не свалившись.

      Вовремя успев схватить винтовку за приклад, Александр ухмыльнулся:

      – Тебе так хочется проверить? Но не могу же я потерять оружие.

      – Ни за что, – рассмеялась Татьяна, рискованно покачиваясь на самом краю парапета, – зато я прекрасно плаваю и спасу твое оружие. Желаете посмотреть?

      – Нет уж, спасибо.

      Бывали такие минуты, когда Татьяна, заслушавшись, непроизвольно открывала рот и таращилась. Она не знала, на что смотреть: в карамельные глаза, улыбающиеся, сияющие, мрачные… или на подвижные губы, красиво очерченные губы, с которых срывались слова и дыхание… Она постоянно переводила взгляд с глаз на губы, брови, лоб, подбородок, словно боялась упустить что-то.

      Александр до сих пор избегал говорить о самых захватывающих минутах своей жизни. Ни о последней встрече с отцом, ни о том, как стал Александром Беловым и как получил медаль за военную доблесть. Впрочем, Татьяне было все равно. Она старалась не допытываться. Не выведывать его тайн. Она возьмет все, что он согласен дать, и будет нетерпеливо ждать остального.

11

      – Рабочий день становится все длиннее, – пожаловалась Татьяна в пятницу, улыбаясь жалкой улыбкой человека, трудившегося двенадцать