Пирамиды. Терри Пратчетт

глядите… вот здесь, здесь… на легких – ваше имя… Видите? Ваше имя на легких!

      – Положи их в кувшин, приятель, – устало ответил Диль. – Когда я занят делом, то предпочитаю не отвлекаться на всякую ерунду. Гадание по внутренностям требует вдумчивого подхода.

      – Простите, учитель.

      – И передай мне крючок для мозгов номер три, он у тебя под рукой.

      – Так и есть, учитель.

      – И не дергай меня. Мозги – работа тонкая.

      – Это точно.

      Царь вытянул шею.

      Джерн вновь стал сосредоточенно копаться в своем углу и вдруг тихо присвистнул.

      – Вы только посмотрите, какой цвет! – воскликнул он. – Кто бы мог подумать, а? Наверное, ел что-то нехорошее…

      – Положи в кувшин, – вздохнул Диль.

      – Хорошо, учитель. Учитель?

      – Что тебе?

      – А где та часть, в которой у него бог?

      Диль, стараясь сосредоточиться, скосил глаза на царские ноздри.

      – Это вынимают еще до того, как он поступает сюда, – терпеливо объяснил он.

      – Вот и я так подумал, – не унимался Джерн, – специального кувшина-то нет.

      – Нет, Джерн. Нет, и быть не может. Уж больно странный понадобился бы кувшин.

      – Значит, – с некоторым разочарованием в голосе сказал Джерн, – он обычный человек, так выходит?

      – В строго материальном смысле, – приглушенно промолвил Диль.

      – Моя мама говорит, он был отличный царь. А вы что думаете?

      Диль, глядя на кувшин в руке, помедлил с ответом и, похоже, первый раз за всю беседу ответил серьезно:

      – Почему-то начинаешь задумываться об этом, только когда человек попадает к тебе в руки. Знаешь, он получше многих. Чудесные легкие. Чистые почки. Большие лобные пазухи – лично я прежде всего это ценю.

      Взглянув на лежащее перед ним тело, он вынес профессиональное суждение:

      – Честное слово, приятно работать.

      – Мама говорит, сердце у него было на месте, – поделился Джерн.

      Уныло притулившийся в углу царь мрачно кивнул. Угу, подумал он. Верхняя полка, кувшин номер три.

      Вытерев руки тряпкой, Диль шумно выдохнул. Почти тридцать пять лет в похоронном деле не только придали уверенность его рукам, развили философский взгляд на вещи и пробудили серьезный интерес к вегетарианству, но и до крайности обострили слух. Сейчас он мог поклясться, что кто-то справа от него тоже вздохнул.

      Царь устремил печальный взор на противоположный конец зала, на подготовительную ванну, полную мутной жидкости.

      Забавно. При жизни все это было таким разумным, таким само собой разумеющимся. А теперь, после смерти, – пустая трата сил, не более.

      Ему церемония уже прискучила. Между тем Диль с подручным совершили омовение, сожгли несколько палочек благовоний, подняли царя – вернее, его останки, – уважительно перенесли через зал и мягко опустили в маслянистые объятия консерванта.

      Теппицимон XXVII бросил быстрый взгляд в мутную глубину, где его тело печально и одиноко лежало