Акука. Владимир Александров

видны оба наших двора. Забора между ними нет, только яблоньки да ульи стоят.

      Оказывается, Ян охраняет свой двор от Антон Антоныча! С палками охраняет.

      Мальчишка не понимает этого. Он смотрит на неважного прадедушку, как на друга.

      – Акука! – доверяет он Яну свои мысли.

      В ответ из-под кепки, надвинутой на брови, смотрят глаза ястреба.

      Потопчется Антон Антоныч около старого ястреба, потопчется и снова пробует разговорить его:

      – Аку-ка!

      Неважный прадедушка молчит. Будто перед ним пусто. И Антон Антоныч отправляется по своим делам.

      Гоняет молодых кур. Глядит, как взрослый петух рвёт когтем траву, а молодой не может пригладить перья на шее.

      Можно и будку Лайки навестить, потолкаться возле цепной собаки.

      Но куда ни пойдёт мальчишка, обязательно на глаза попадётся ручка колодезного ворота. И не оторвёшься от неё, если Ян не чихнёт.

      Михал, старший зять Яна подсчитал: этим летом старик чихает одним махом тринадцать раз подряд. Можно не проверять. Постоянство и точность во всём – в природе Плохотоватого Яна. Это и хорошо, и плохо. Плохо, когда постоянство и точность крестьянина становятся бессмысленным упрямством. А такое бывает. В остальных случаях хорошо.

      Смотрю я на Яна, говорю с ним, много думаю о нём и понимаю: время на нашем хуторе – это не часы. Время здесь – Ян Юсис. Он точнее и вернее, – как день и ночь, как времена года.

      Старше Яна нет никого в округе. Конечно, Время – это он.

      А, значит, и порядок хуторской – тоже он.

      И никто больше под его вечным ястребиным глазом не в состоянии быть мудрее.

      Никто, кроме Антон Антоныча. Ведь мальчишка не умеет помнить зло, а сам бесконечно добр и открыт. Антон Антоныч и Ян родились в марте. Только Ян на девяносто один год раньше…

      Коллективное хозяйство

      Выходные собачьи дни Антон Антоныч проводит вместе с Жуком и Лайкой. Тоже валяется в траве лицом к дороге. Жуку гладит пузо, а ноги лежат на Лайке. Лайка отвлекает мальчишку на себя, Жук на себя. И всем троим хорошо.

      «Жигулей» не слышно, велосипеда не видно. «Скучен день до вечера, коли делать нечего». Жук куда-то исчезает. Но скоро возвращается: несет кость, обглоданную до блеска. Антон Антоныч берёт кость, мусолит шестизубым ртом. Не вкусно, он отдаёт кость собаке.

      А я думаю: «Может мы ничего не понимает в детях и собаках? Может, отравились, как смогом, городским липовым знанием?»

      …И снова собачьи будни.

      Ах, как манит мальчишку Лайкина будка! Какой специальный домик!

      Антон Антоныч лезет в будку. Лайка пляшет от радости, о поросятах забывает. На задних лапах она много выше Антон Антоныча. Часто от восторга подсекает его своей цепью и мальчишка падает возле будки на что попало. «Дружбу водить, так себя не щадить!»

      Не раз в Лайкину миску с супом плюхался. Лайка не обижается, мальчишка и подавно. Садился, конечно, и мимо, но реже.

      – Антоша,