Акука. Владимир Александров

горький запах. Полежал в жестянке из-под селёдки. Но скоро вылез, сообразил, как это унизительно для него – старожила благословенных хуторских угодий.

      Многие из знакомых городских рыбаков знали Эгле ещё до нас. Придут, бывало, в гости писатели Межелайтис, Беляускас и, конечно, Марукас и первым делом про ужа спрашивают.

      Видят его и радуются, как дети:

      – Привет, старик!

      А как не радоваться встрече с хозяином.

      Не встретят – просто покричат под крыльцо:

      – Эй, старик, покажись!

      …Наконец, уж решил навсегда поселиться в стодоле, перестал навещать свои старые гнёзда. Питался вокруг стодолы, здесь проложил незаметную охотничью тропку.

      В свободное время, днём, лежал на тёплых досках или на песочке перед входом, у самых ворот.

      Мы входили в стодолу осторожно, боялись нечаянно задеть Эгле. Откроешь ворота, осмотришься и заходишь.

      Уж понимал нас и старался отдыхать в сторонке.

      Однажды приехал из Швенченеляя за грибами один из владельцев хутора – загорелый, обстоятельный человек Саша. Велосипед он всегда оставляет на дворе в тени. А тут решил поставить в стодолу.

      Открыл ворота, вкатил велосипед, выходит, а навстречу змея ползёт. Поднял Саша с пола прутик да и стеганул Эгле. С испуга, наверное, стеганул, от неожиданности.

      Эгле не стронулась с места. Только свернулась в тугой мрачный клубок и подняла головку: не понимает Александра Аркадьевича.

      А Саша, видно, не оправился от испуга и еще раз Эгле прутиком.

      Расправился уж во всю немалую длину, вытянулся, как плеть обжигающая, и, не страшась человека, не таясь, повернул к выходу.

      Ушёл из своего третьего дома.

      С того дня мы больше никогда не видели нашего ужа.

      – Я же пошутил, – оправдывается до сих пор Александр Аркадьевич. – Кто же знал, что он такой обидчивый.

      Антон Антоныч слушает взрослых и не очень понимает, в чём дело. Может, хорошо, что не понимает…

      Поздний сиреневый вечер. Хутор тонет в густом сиреневом цвету. Запах сирени смешивается с клейким тополиным ароматом. Дорожки наши, сама пыль дорожная напитались этим бальзамом.

      Антон Антоныч спит.

      Где ты теперь, Эгле?

      Душный вечер раскачивает травы вдоль её невидимой тропы.

      Ложкой по лбу

      Землянику собираем с двадцатого июня. Много её возле хутора. Лесные полянки, опушки, сосновый молодняк, береговые склоны – всё земляничники.

      Сто раз на дню вспомнишь: «Стоит Егорка в красной ермолке, кто пройдёт, всяк поклон отдаёт?» Про землянику загадка.

      Антон Антоныч собирать не умеет и не хочет. Куда бабушка, туда и он, – ходит не отстаёт. Собрала бабушка горсть – мальчишка рот открывает, а кузовок пустой. Собрал я горсть – мальчишка рот открывает…

      Горсть – рот, горсть – рот, а кузовок пустой. Много ли так соберёшь?

      Пришлось