Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник). Фрэнк Герберт

зрение окутывало его, такое обличье, возможно, ввело бы в заблуждение и его самого.

      Тренировка позволила подметить некоторые ошибки. Девушка казалась старше, чем следовало; голосовые связки явно были перенапряжены; посадка головы и плеч буквально на йоту отличались от непринужденной осанки фрименской женщины. Но кое-что было сделано просто отменно: богатое платье кое-где подштопано, выдавая истинное положение дел, черты лица сымитированы безупречно. Значит, лицеделу понравилась эта роль.

      – Отдохни в моем доме, дочь Отхейма, – отвечал Пауль обычным фрименским приветствием, – я рад тебе, как воде после дневного перехода.

      Только легчайшее удовлетворение этим очевидным доверием отразилось на физиономии лицедела, выдавая его самоуверенность.

      – Я принесла весть, – проговорила девушка.

      – Вестник человека все равно что сам человек, – отвечал Пауль.

      Скитале тихо вздохнул. Все пока шло хорошо, но наступал важный момент: Атрейдеса следовало подтолкнуть в нужную сторону. Свою фрименку-наложницу он должен потерять в таких обстоятельствах, когда винить в этом будет некого. Кроме себя самого, всесильного Муад’Диба. Следует заставить его сперва осознать собственное падение, а потом принять предложение тлейлаксу.

      – Я дым, который разгоняет ночную дремоту, – сказал Скитале, воспользовавшись кодовой фразой федайкинов, означавшей: я несу плохие известия.

      Пауль с трудом сохранял спокойствие, он казался себе нагим, душа его бродила в темноте, скрытой от всех видений. Этого лицедела укрывал могучий оракул. Только краешки этой ситуации были ведомы Паулю. Он знал только, чего ему не следует делать. Лицедела нельзя было убивать. Это вело к будущему, которого следовало избегать любой ценой. Может быть, и в этой тьме отыщется тропинка, которая выведет его из кошмара.

      – Говори свою весть, – произнес Пауль.

      Баннерджи шагнул в сторону так, чтобы видеть лицо девушки. Она, казалось, впервые заметила рукоятку ножа под ладонью офицера безопасности.

      – Невинный не верит во зло, – проговорила она, глядя на Баннерджи.

      Ах-х, великолепная работа, думал Пауль. Так сказала бы и настоящая Лихна. Острая жалость на миг пронзила его – к истинной дочери Отхейма, убитой и выброшенной в пески. Не время для подобных эмоций, нахмурился он.

      Баннерджи внимательно глядел на девушку.

      – Мне было приказано тайно передать эту весть, – проговорила она.

      – Почему? – резким голосом спросил Баннерджи.

      – Так пожелал отец.

      – Это мой друг, – отвечал Пауль. – Или я не фримен? Мой друг может слышать все, что предназначено для моих ушей.

      Скитале в девичьем обличье подобрался. Обычай фрименов… или ловушка?

      – Император вправе устанавливать собственные законы, – ответил он. – Вот моя весть: отец мой хочет, чтобы ты пришел к нему вместе с Чани.

      – Зачем ему Чани?

      – Она твоя женщина и сайядина. По законам наших племен, это водяное