Мертвое озеро. Николай Некрасов

встал барин?

      – Никак-с нет!

      – Спит? – с удивлением поглядев на лакея, заметила Настасья Андреевна.

      – Никак-с нет! – поспешно отвечал лакей.

      – Что ты это зарядил свое «никак-с нет»! Поди, проси кушать чай.

      И она стала заваривать чай.

      Лакей не двигался с места и, запинаясь, сказал:

      – Да… они-с в ночь изволили уехать-с!..

      Все присутствующие недоверчиво глядели на сконфуженного лакея.

      – Как, уехали?! а Петруша? – воскликнула Настасья Андреевна.

      – Они-с тоже! – пугливо глядя на хозяйку, отвечал лакей.

      – Как же ты меня не разбудил? – закричала Настасья Андреевна.

      – Очень крепко запретил барин никого не беспокоить-с.

      Настасья Андреевна опустилась в изнеможении на стул, а все присутствующие менялись удивленными взглядами и пожатием плеч, казалось лишась способности говорить. Посреди-то этой тишины со стола зажурчали ручьи воды. Настасья Андреевна забыла закрыть кран у самовара, заваривая чай. Все заахали, засуетились вокруг стола. Настасья Андреевна шумела больше всех, выбранив всех, начиная от Ани до жены учителя… Когда привели всё в надлежащий порядок и все опять уселись по своим местам за чай, на каждом лице заметно было напряженное усилие разгадать причину неожиданного отъезда хозяина и похищения Петруши.

      Селивестр Федорыч находился в волнении, особенно подозрительном при его глубокомысленной неподвижности. Он напевал старичку обидчивым голосом:

      – Что же, мной были недовольны, что ли? разве они не знают, что я семерых приготовил к экзамену?

      – Уехал! – пробормотала Настасья Андреевна, неопределенно смотря на самовар.

      – Не дал ни с кем проститься! – покачивая головой, в свою очередь рассуждал старичок.

      Настасья Андреевна, услышав его, подняла голову; глаза ее запылали гневом, и она, задыхаясь, отвечала старичку:

      – И даже не дать проститься с той, которая ему заменяла мать!

      Руки ее судорожно сжались, и она тихо произнесла, как бы рассуждая сама с собой:

      – Кажется, я терпела; но этот поступок…

      – Он, верно, боялся слез? – заметил старичок.

      – Ах, боже мой! да что я за дура? неужели я стала бы плакать, если его повезли бы учиться! Я давно просила его позаботиться о нем. А тут вдруг, как преступника, засадили в комнату и ни с кем не дали проститься – увезли.

      – Круто поступил! – печально сказал старичок.

      – Не круто… нет… это просто жестоко! – воскликнула Настасья Андреевна и, как бы испугавшись своих слов, огляделась кругом. Но, встретив сухую фигуру Селивестра Федорыча, она видимо обрадовалась и продолжала, не понижая голоса: – Это всё вы, вы виноваты: вам только бы сидеть у себя да нежничать с вашей женой!

      Учитель разгорячился от несправедливых упреков Настасьи Андреевны и с несвойственным жаром сказал:

      – Помилуйте, Настасья Андреевна! я обязанность свою исполнял как следует: я занимался с ним ровно восемь часов в сутки, по десять