Шах и мат. Георгий Олежанский

листами бумаги и карандашом, стал обдумывать оперативную комбинацию.

      Основную идею как нельзя лучше описывала поговорка: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И Кривошеев сделал карандашом на чистом листке бумаги первую запись: «Организовать застолье. Приурочить к церемонии награждения». Противодействия этому со стороны руководства полка не будет: повод для любого военного вне зависимости от чина и должности святой. У плана был только один недостаток: Кривошееву придется пить наравне со всеми, а этого ему не хотелось: разыгрывая комбинации, важно оставаться трезвым и мыслить здраво.

      Фраза «Три стакана» была дважды подчеркнута, и после нее стояло несколько восклицательных знаков.

      Необходимо было выявить крота, выпив не более трех стаканов.

      Дальше Кривошеев набросал список из десяти имен офицеров руководящего звена полка.

      «Почему именно они?» – спросил он сам себя.

      Потому что к секретной информации рядовой офицер не мог быть допущен.

      Данные о маршрутах движения колонн снабжения и вооружения – их могли знать начальники продовольственной части, складов арттехвооружения и гаража. О боевых заданиях, помимо начальника полка, был осведомлен его помощник по оперативной работе и командиры рот. Под номерами восемь и девять в списке появились представитель авиационного полка и начальник медицинской службы – те, кто знал о летных заданиях.

      Немного поразмыслив, Кривошеев записал также и фамилию начальника финансовой части.

      «Кто знает», – рассудил он.

      Отложив в сторону лист и откинувшись на спинку стула, Кривошеев закрыл лицо ладонями, погрузившись в мысли: необходимо было более детально обдумать комбинацию, проанализировать каждого офицера, попавшего в список.

* * *

      Уже вечером командир роты разведки Кривошеев Константин Сергеевич, а также несколько офицеров руководящего звена полка, которых он выделил как возможных предателей, уселись за быстренько организованным столом в одной из казарм пункта временной дислокации. Порезали крупными ломтями колбасу, сделанную полковым шеф-поваром Михалычем из потрохов местной живности, хлеб, поставили кастрюлю с невесть откуда добытой картошечкой, понятное дело, по ящику отличного самогона и тушеной говядины из запасов начальника продовольственного склада.

      В тот день прилично набравшиеся офицеры Советской армии говорили о многом. Вспоминали боевых товарищей, которых потеряли на бесчисленных полях сражений, тех, с кем делили паек и патроны в операциях. Пили за победу, здоровье и удачу каждого, за тех, кто не вернулся с поля боя, и говорили о простом человеческом счастье, как вернутся домой к своим семьям.

      – Нет у меня семьи, – понуро сказал Кривошеев, – нет батьки, нет мамки. Детдомовский я.

      И выпил стакан самогонки.

      «Раз», – сосчитал про себя Константин.

      Больше трех стаканов Кривошеев себе сегодня позволить не мог, и это он помнил. За завесой праздника он реализовывал оперативную