Полтора килограмма соли. Татьяна Леонтьева

и чуть смятый набок. Поэтому с одного боку профиль Ковалена стремителен и хищен, а с другого выглядит каким-то незащищенным. С этого бока по крылу носа бежит синенькая венка.

      Писатели пили. Нам, естественно, наливали минералки и соков, а любезный дядечка, мой сосед, то и дело передавал бутерброды. На первом же поверх ветчины лежал жирный черный волос, свалившийся с чьей-то писательской головы. Мне стало противно, и я съежилась в немой борьбе с бутербродом.

      А краем глаза следила за Коваленко. Он тоже на меня поглядывал, но пристал – да, мы потом так об этом и говорили: «пристал» – к Чпоксу.

      Чпокса на самом деле зовут Ксюша. Она длинная и нескладная, и двигается рывками, как будто ее кто-то за ниточки дергает. Это у нее наследственное, у них вся семья такая – длинная Сутулая Мама, изможденный Худой Отец и Тощий Мешок, младший братец, с которым они делили комнату и постоянно дрались. Чпокса дразнили наши мальчишки, но мы ее оберегали. То есть от мальчишек оберегали, а сами втихаря посмеивались. Передразнивали ее походку. Пересказывали ее перлы. Но это не потому, что она очень уж смешная, а мы такие жестокие. А потому, что Чпокс всегда о себе очень много думала. Нам так казалось, что в глубине души она всех нас презирает – и Белку, и меня, и уж тем более Наталку с ее кошками. И даже на Ярославцева смотрит иронически. Не говоря уж о мальчишках и Ульяше.

      Коваленко выпил залпом что-то крепкое, подсел к Чпоксу, положил руку на спинку ее стула и сказал:

      – Вот ты, красавица, пишешь о любви.

      Утвердительно так.

      Чпокс подняла на него свои огромные глаза и пока молчала.

      – Я вот тоже пишу о любви, – продолжал Коваленко не спеша, как бы готовясь к длинному задушевному разговору. – А об этом можно писать, только если страдаешь. Вот ты – страдаешь?

      Чпокс дернулась, покривила губы и ответила, не раздумывая:

      – Ничего я не страдаю! С чего вы взяли? – И запрокинула голову, стараясь смотреть свысока.

      – Нет, ну стихи-то настоящие, – подольстился Коваленко. – Такие только от душевных мук…

      Чпокс нетерпеливо поерзала и перебила:

      – Да не страдаю я, говорю же. Стихи – это… стихи. Выдумка.

      – Ах вы-ы-ы-ыдумка? – протянул Коваленко и убрал руку со спинки. – То есть все выдумала, да?

      – Да, – отрезала Чпокс.

      – Ну тогда это другое дело, так бы сразу и сказала…

      – Да я сразу и сказала.

      И так они какое-то время препирались. Чпокс фыркала и шипела, а Коваленко периодически чокался с писателями, но от нашего угла не отлипал.

      Белка ткнула меня в бок и прошептала:

      – Коваль-то шары залил.

      – Ну, – шепнула я, а сама прислушивалась к разговору.

      – Пристал к нашему Чпоксу.

      – Да вроде ничего…

      – Да ты чё! Мы же маленькие еще, к нам нельзя приставать.

      – Да он же ее не трогает.

      – Нет, ну противный какой, глянь, Танька… Алкаш…

      – Алкаш, – кивнула я.

      Чпокс хоть и думала о себе много, но могла при случае и расплакаться.

      А