Полтора килограмма соли. Татьяна Леонтьева

на каруселях. На прощание как-то стыдливо совал Поле деньги.

      – Тут немножко… На карманные расходы, – всегда одинаково говорил он и смотрел куда-то в сторону.

      Мы отправлялись домой. По дороге обе лихорадочно думали, что делать с воздушным шаром. Вот принесем его, будет он болтаться у нас под потолком, как на празднике. А мама будет плакать, закрывшись в ванной. Поэтому мы шар либо сдували, либо совали какому-нибудь малышу в песочнице.

      Так что вырастила меня мама. А воспитывала сестра. Она меня водила за ручку, возила в мою музыкалку, зашивала мне носки. Мама работала на трех работах, чтобы собрать нас в школу и накормить. Приходила поздно.

      Не секрет, что девочки, выросшие без папы, тянутся к взрослым мужчинам. Я бы и тянулась, да их вокруг было не так много. С папой из нашего дома куда-то бесследно исчезли все дяди Леши и дяди Пети. Из учителей мужчинами оказывались только какие-то нелепые физруки. Появился Ярославцев – но он казался по-домашнему уютным и никаких вольных эротических фантазий не вызывал. Совсем не то оказалось с Коваленко. Мысль о нем, эти странные речи в Писательской заняли в моем сознании место, хотя я никак не могла наклеить на все это какой-то ярлык. Не могла разобраться, «хорошо» это или «плохо».

      В ту пору, когда мы попали к писателям, нас уже очень интересовал половой вопрос. Вооруженные стихосложением, мы с Белкой тайком сочиняли «развратные поэмы», где отражали новые знания об отношениях между мальчиками и девочками. Плели небылицы про одноклассников, с которыми стали собираться по каким-нибудь поводам вроде дней рождения и играть в бутылочку. Я балансировала в своем вопросе переступания черты. И во все это входила как-то боком. Ладно, в бутылочку я играть буду, но целоваться только в щечку. Вино пить? Ни за какие коврижки.

      Примерно так же, по касательной, прошел мой переходный возраст. Я пересидела его дома. Боже мой, что творилось с моими подружками, когда всем нам стукнуло четырнадцать! У них завелись свои компании. Белка рассекала на мотоцикле с двадцатилетними парнями. Наталка стала тусить с неформалами. Обе вовсю «задружили», задымили сигаретами и очень скоро лишились невинности.

      Я понимала, что безнадежно отстала, но была парализована страхом, что все это «неправильно» и так не годится. Девчонки звали меня, пытались растормошить и познакомить со своими новыми друзьями. Я притаскивалась на какие-то сходки, видела, как люди пьют и курят, ужасно пугалась и смотрела на часы: не опаздываю ли я домой? В разговорах этих ребят мелькали такие темы, как «уход из дома» и «привод в милицию». Запретная зона звала, но пока не очень настойчиво. И так я раскачивалась, сидя дома с книжкой и строча в девичий дневник жалобы, что, видать, со мной что-то не то. Я же тоже очень хочу «задружить» и лишиться невинности и, наверное, давно пора попробовать сигареты и алкоголь. Но как увязать это с тем, что я должна быть дома в десять вечера, – этого я не понимала. То, что «дружба» может проистекать как-то без бухла и сигарет, даже не приходило в голову, потому что у всех вокруг