Теория описавшегося мальчика. Дмитрий Липскеров

бы проктологом. Но на войне не разбирают, где лицо, где жопа! Так и произошел из Палыча Косоротый. На погоняло тренер не обижался. А что, косоротый и есть косоротый.

      – Ок, – улыбнулся Иван и пошел забирать вещи из шкафчика.

      В душевой его попытались избить сборники, но то, что он не мог сделать на ковре, в реальной жизни получалось гораздо лучше. Весь белый кафель от пола до потолка был забрызган кровью, как будто в душевой всю неделю резали баранов. Избить пытались за тот же ум, о котором говорил Палыч, плюс за жидовское происхождение.

      – Узбек я, – сказал на прощание односборникам Иван… – А вы – звери!

      Палыч долго не мог простить Ивану той драки, так как ученик покалечил пятерых основных борцов за неделю до матча с грузинами. Было много оргвыводов для Косоротого. Но втайне Палыч гордился воспитанником, которому Господь отсыпал столько физической силы. Только напрасно расщедрился…

      Ах, какое затертое воспоминание! Но он умел его вызывать. Вспоминал старика в длинном, до колен, сюртуке коричневого цвета и такого же цвета штанах. Поверх сюртука – затертый, когда-то белый жилет из овечьей шерсти. На ногах сапоги стоптанные, всегда в желтой пыли.

      Лица Иван почти не помнил, верхнюю часть только – светлые глаза за очками с одной дужкой. Вместо второй имелась веревочка. Зато он хорошо помнил затылок старика. Совершенно седые волосы, короткие и колючие. Он помнил прикосновение к этим волосам.

      Этот старик был дедом Ивана.

      Родителей он вообще не помнил и до двадцати лет никогда о них не думал. Иван души не чаял в своей приемной матери, которая всю жизнь пыталась воспитать киргизского отпрыска еврейским ребенком.

      Она часто корила мужа, что тот, привезя мальчонку из командировки, еще там, в Кабуле, записал его Иваном.

      – А чем Изя плохо? – вскидывала руки.

      – А чем – Иван? – парировал Диоген Ласкин. – Ты знаешь, сколько я Иванов там похоронил? И еще я в Кабуле местного ребенка еврейским именем запишу! Да меня бы там!..

      – Сам с идиотским именем всю жизнь живешь! – не унималась Роза Натановна, супруга военврача. – Теперь мальчику жизнь портишь!

      – Чем же? – злился глава семьи.

      – А если мальчик захочет вернуться на историческую родину?

      – В Афганистан?

      – На историческую! – Роза Натановна злилась и нарочно сыпала в котлетный фарш побольше восточных приправ, зная, что супруга после них три дня пучит. У каждого свое оружие.

      Диоген Маркович хотел послать Розу Натановну грязно, но он никогда не позволял себе сделать это в реальности, лишь желание имел. Женщину, посланную ему Господом, осквернить грязным словом хирург не мог. Легче было умереть…

      Он помнил, как дед сажал его в плетеную сумку, потом пристраивал эту сумку себе за плечи и нес мальчишку по горам. Отсюда и воспоминания о затылке с колючими волосами. Еще голова деда пахла кислым козьим сыром.

      У деда имелось ружье. Он носил его на левом плече, и во время долгих переходов мальчишка трогал пальчиками затвор.

      Когда хотелось пи́сать, он пускал