Теория описавшегося мальчика. Дмитрий Липскеров

выла на разные дискотечные лады, прокладывая дорогу через плотные пробки мегаполиса.

      Она сидела рядом с ним. Держала за руку и смотрела в самые глаза.

      – Не вижу, – признавался он.

      В его истонченную вену стекал физраствор. Через волосатую грудь, через присоски с электродами сердце сообщало монитору, что все еще стучит.

      – Все восстановится, – обещала она.

      – Я его проглотил…

      – Я помню.

      – Антиматерию…

      – Понимаю…

      Свободную руку он положил ей на колено, а потом просунул пальцы глубоко под юбку. Она вздрогнула, а врач, наблюдающий за событием через зеркало заднего вида, подумал, что эта образина, похожая на йети, будет жить. Сука, почему-то диагностировал про себя Афиноген Сергеевич. Он повспоминал, но так и не припомнил, сколько времени назад к нему приходило желание засунуть вот так вот пальцы между ног своей жене Анжелике Ивановне. Его передернуло, и медик подумал, что пятьсот евро не такие и большие деньги. На них даже проститутку не купишь. Чтобы она была похожа на сопровождающую это полудохлое шимпанзе кокотку… Внезапно сердце Афиногена Сергеевича согрел образ десятилетней дочери Ани. Вот в ком он не сомневался, так это в ней. Девочка любила его ни за что. Гладила его нежными ладошками по небритым щекам, не морщилась от перегара его нутра и произносила божественно, как самая нежная птичка колибри, «папочка, любимый!». Сегодня он купит ей целый мешок подарков. Своему ангелочку!

      Афиноген Сергеевич просиял празднично сквозь серый зимний свет и прикрикнул на водителя, чтобы старался.

      А водитель сообщил, что он не вертолет.

      – Ты вертухай! – сострил доктор, имея информацию, что водила когда-то служил сверхсрочную на зоне.

      – Мудак, – ответил шофер.

      – Сам мудак! – парировал Афиноген Сергеевич. Сегодня ему настроение испортить было невозможно. Он предвкушал счастливые глаза Анечки, когда перед ней распахнется мешок с подарками.

      Доехали за сорок минут. Иное время казалось, что душу Ивана уже забрали, но он эпизодически постанывал и рефлекторно хлопал глазами.

      Когда пациента передавали в приемный покой, Афиноген Сергеевич намекнул Настасье Ольговне, что может вовсе и не брать пятьсот евро.

      – Тут есть подсобочка одна, – предложил доктор. – Можно по-быстренькому! Деньги не главное!

      – А я по-быстренькому не умею, – отказалась Настя. – Может быть, вы сами как-то? Проворной рукой пролетариата?

      – Между прочим, я не пролетариат! – обиделся врач. – Я потомственный медик! Мы от ветви Павлова происходим!

      – Которая от собаки?

      Афиноген Сергеевич обиделся, потребовав свой гонорар тотчас.

      Настя расплатилась и просила не расстраиваться.

      – Все хотят, – успокоила. – Но не всем достается!

      Несмотря на щедро розданное, Иван четыре часа лежал на каталке в коридоре, без всякого ухода. Она бегала по врачам и готова была на все, чтобы облегчить страдания своего мужчины. Она уже пожалела, что так неласково обошлась с врачом «скорой»…