Молодость Мазепы. Михайло Старицький

глаза. Этот взгляд смутил почему-то Мазепу; он начал поправлять на себе рядно, стараясь укрыться им поплотней.

      – Может быть, холодно? – затревожилась Галина и вскочила с табурета. – Я сейчас закрою окна.

      – Нет, не нужно, не нужно. Это я так… тут даже жарко.

      – Ох, когда б не захватил ветер… – остановилась в нерешительности Галина.

      – Господи! Какие вы люди! И не видал таких. Совсем чужой, а они так заботятся…

      – Разве чужой ты! – воскликнула девушка, открыв впервые глаза, а потом, побледнев, опустила их и прибавила подавленным голосом тихо, – да, баба говорила… значит, и мы чужие… – Она отвернулась и поникла головой.

      – Что ты говоришь, дитятко? Ты рассердилась?

      – Я ничего.

      Голос Галины дрожал; видно было, что какое-то горькое чувство, не понятное для Мазепы, взволновало ее.

      – Да что же?… Понять не могу… Что с тобой, расскажи!

      Но Галина, не отвечая на вопрос Мазепы, быстро подошла к «мысныку», взяла «кухоль» и подала его Мазепе.

      – Пей, пане, мед… дид говорил, что он поднимет тебя скоро.

      – Спасибо, спасибо! Только я не буду пить, если ты не скажешь.

      Галина снова присела на кончик табурета; но лицо у нее было теперь печально. Мазепа отпил несколько глотков меду, поставил на пол «кухоль» и остановил задумчивый взор на этом чудном, взрослом ребенке.

      IX

      Галина молчала; видно было, что она хотела что-то сказать и не решалась; наконец, она спросила робко, запинаясь на каждом слове.

      – Это, значит, правда, что ты пан?

      Мазепа невольно улыбнулся.

      – А если б и так, что ж тут такого страшного? Отчего это слово так пугает тебя?

      – Паны нас не любят… они вороги наши, – произнесла она слегка дрогнувшим голосом.

      – Не все, не все, Галина, – попробовал, было, возразить Мазепа, но Галина продолжала, не слушая его.

      – Нет, паны нас ненавидят и панов все ненавидят, все!

      – Почему?

      – А разве можно любить волков? Дид Сыч говорит, что и он сам, и гетман Богдан, и мой батько, и дядько Богун, и все казаки шли против панов, чтоб спасти от них бедных людей, потому что они мучили всех, кровь нашу пили! Вот искалечили Нимоту и Безуха, вот и тебя привязали к коню, каторжные, клятые!

      У Галины даже проступили на длинных ресницах сверкающие слезинки; она зарделась вся от волнения.

      – Нет, нет, Галина, ты не так говоришь, – взял ее за руку Мазепа, – то польские паны враги наши, то католики, а есть, же у нас и свои паны, вот как бы значные казаки, свои, одной с нами веры и «думкы». Они вместе с казаками и с гетманом Богданом воевали против лядских панов и ксендзов, что мучили и грабили наш народ. Мой дед бился рядом с Наливайком, а отец с Богданом Хмельницким и с твоим славным батьком, – за волю, за веру, за наш край!

      – Господи! Так значит ты наш, наш? – вскрикнула Галина, подымая свои просиявшие глаза.

      – Ваш, ваш, дитя мое, и сердцем и душой, – произнес тронутым голосом Мазепа, сжимая ее руку.

      – Ой, «лелечкы»! Значит, ты