Фиалковое утро. Сати Харлан

Вы никуда не едите. – Колени ослабли под глухим рычание короля, но спина держалась ровно – уверенно. – Харийцы снуют по всем трактам. Покидать Бакатар без сопровождения – это, как минимум, неразумно, Ваше Величество.

      Последние слова я сказала нарочито громко, не так, чтобы привлечь внимание, но достаточно, чтобы дать понять, что я сделаю в случае его новых попыток подставиться под харийскую сталь.

      – А на что мне первый Ворон? Ты резко растеряла все свои боевые навыки? – Авриил фыркнул и стремительно пошел к воротам. – Бросила меня с насмешкой в виде Алура, а сейчас вдруг забеспокоилась о моей сохранности. Не лицемерь, Гарэт. Это тебе не к лицу.

      – Ваше Величество!

      Задержавшиеся посетители церкви начали активно вертеть головами, выискивая своего короля. Авриил сделал тоже самое и быстрее, чем я успела его догнать, запрыгнул на вороную лошадь.

      Цокот копыт. Развивающийся плащ. Привкус острого перца во рту, от злого раздражения.

      – Бесовской характер! Чтоб тебе твоя кобыла зад отбила!

      Полуденное солнце нещадно припекало. Со стороны Квартового океана долетали крики чаек, отменная брань рыбаков и несло тиной. Жизнь во всю кипела. По чавкающим улицам носились сопревшие деревенские, изредка поглядывая в мою сторону. Они наскоро изучали подозрительного гостя, хмыкали и спешили дальше по своим делам.

      – Где живет эта девушка?

      Кузнец отошел от бочки с водой, оставив в ней стальные крюки, и осмотрел протянутый лист пергамента.

      – Кем будешь?

      Ну, разумеется.

      Я обернула руку без перчатки поводьями, пряча ее бледноту. Гнедой жеребец получил от меня незаметный удар пяткой и недовольно переступил, заходя в тень лиственного дерева.

      – Отец перед смертью сознался в измене. Портрет брошенной дочери – все что у него было. Прошу, помогите мне найти сестру. Она должна знать судьбу родного человека.

      – Вот оно как. – Кузнец почесал щетинистую щеку. – Твой отец – последняя скотина. Хельгу вся деревня выхаживала, теперь и ее сын осиротел. Мало нам своих голодных ртов.

      Как я точно угадала.

      – Она умерла? – Подыграем.

      – Бес ее знает, – махнул ручищей кузнец. – Уж как две недели ее нет. Либо сбежала, либо дух испустила.

      – Две недели? – А вот это интересно. – Никогда не поверю в то, что мать бросила свое дитя.

      Отец – да: в этом я имела счастье убедиться, испытав предательство на собственной шкуре. Но мать – нет. Для этого должны быть весомые причины.

      – Война затронула всех нас. Голод никого не щадит. Жить захочешь, не только сына бросишь – мать родную сожрешь. – Он осмотрел мою выглаженную чистую одежду, облюбленного коня, холеную сбрую и смачно плюнул в грязь улицы. – Ты из столицы. Какого вам за высокими стенами Бакатара, когда у простого люда нет куска хлеба для собственного ребенка? Харийцы засыпали солью поля и перебили всю скотину, а ту, что уцелела, хозяева прячут за четырьмя замками, не желая делиться. Сбежала-ль Хельга или померла – не важно.