Галактический консул: Гребень волны. Гнездо феникса. Евгений Филенко

сказал Костя. – А Олега Ивановича вы уже уговорили?

      – Какого Олега Ивановича? – опешил Кристенсен.

      – Меня, – пояснил Пазур и неожиданно улыбнулся.

      – Я об этом как-то не думал… Это разрушит концепцию замысла… Ведь главное в ней – красота, сила, молодость… – Кристенсен окончательно смешался и замолчал.

      Старец, все это время пяливший на Кратова блеклые глазки-ледышки, вдруг часто заморгал и рассыпался мелким хихиканьем.

      – Хорош он будет, – проскрипел он, ткнув пальцем в сторону Пазура. – Нагишом, в такой компании…

      – Всякий Кристенсен мечтает стать Торвальдсеном, – сказал человек в свитере недовольным голосом. – Давайте делом займемся!

      – И то, – согласился старец, оправившись от внезапного приступа веселья. – Что у него за шрамы на груди?

      – Полигон, – ответил человек в свитере. – Адаптация первой ступени. Внутренними повреждениями не сопровождались. Носят скорее декоративный характер.

      – Тогда уж лучше один глаз долой, – сказал старец. – Или ногу оттяпать. И эффектно, и всегда на виду… В «Железную деву»!

      Костя послушно двинулся к саркофагу. Следом за ним поспешил и Кристенсен с намерением помочь.

      – Ногами, пожалуйста, сюда, – сказал он.

      – Я знаю, – промолвил Костя, становясь на холодный металлический диск.

      – И все же я хотел бы вернуться к нашей беседе… – смущенно начал Кристенсен.

      – Можно, я подумаю? – спросил Кратов. – Буду лежать и непрерывно думать.

      Створки «девы» мягко сомкнулись, диск под ногами мелко завибрировал и вдруг провалился куда-то вниз. «Лежать» было не самым точным термином, чтобы обозначить положение человека внутри саркофага. Скорее, Костя висел в невидимых упругих тенетах силовых полей, спеленатый ими, как настоящая мумия, а к его телу отовсюду, жадно трепеща, тянулись стрелки, щупальца, языки датчиков. Прямо в лицо ему прянули коленчатые, как паучьи лапы, трубки с объективами на концах. Костя непроизвольно мигнул.

      – Не жмуриться!!! – рявкнули над ухом.

      – Косточки и впрямь целы, – проскрежетал старческий голос. – А шрамы безобразные. Будто его начали свежевать, да мясника спугнул кто-то…

      – Впечатлительных девушек это должно разить наповал, – сказал Пазур, и при этих словах Кратову живо представилась его кислая физиономия.

      – Сердце прекрасное! – провозгласил Кристенсен. – Наверняка доброе и любвеобильное.

      – Дайте-ка мне взглянуть на такое сердце, – проворчал Пазур. – Где там у людей помещаются добро и любовь… Дьявол, как вы различаете, где сердце, где печень?!

      – Да вот же, вот это, красное с желтым. А показать вам, где обитает душа?

      – Подите вы с вашей метафизикой…

      Костя парил в темноте и прохладе, закрыв глаза, и воображал, как они просвечивают его, простреливают импульсами, заживо анатомируют на своих экранах. Наверное, сейчас он перестал для них