Замогильные записки Пикквикского клуба. Чарльз Диккенс

страшной возможностью удержать на привязи поэтический язык своего приятеля – не клянись, мой друг, не клянись: это совсем не нужно.

      М‑р Снодграс медленно опустил руку, поднятую к небесам во изъявление готовности дать клятву.

      – Мне нужна твоя помощь, любезный друг, в одном важном деле… в деле чести, – сказал м‑р Винкель.

      – И ты ее получишь – вот тебе моя рука! – отвечал восторженный поэт.

      – У меня дуэль, Снодграс, дуэль на жизнь и смерть с м‑ром Слеммером, доктором девяносто седьмого полка, – сказал мистер Винкель, желая представить свое дело в самом торжественном свете; – мы условились с его секундантом сойтись сегодня вечером, на закате солнца.

      – Очень хорошо: я буду твоим секундантом.

      Такая готовность со стороны приятеля несколько изумила дуэлиста. Чужая беда встречается, по большей части, с удивительным хладнокровием посторонними людьми: м‑р Винкель выпустил из вида это обстоятельство, и судил о чувствованиях друга по биению своего собственного сердца.

      – Последствия, мой друг, могут быть ужасны, – заметил м‑р Винкель.

      – Ну, этого нельзя сказать заранее, – отвечал поэтический Снодграс.

      – Доктор, я полагаю, отличный стрелок.

      – Очень может быть: все военные стреляют хорошо, но ведь и ты, авось, не дашь промаха в десяти шагах.

      – Разумеется.

      Снодграс был удивительно спокоен, и поэтическое лицо его, к великой досаде м‑ра Винкеля, начинало выражать торжественную решимость. Надлежало сообщить разговору другой оборот.

      – Любезный друг, – сказал м‑р Винкель трогательным и дрожащим голосом, испустив глубочайший вздох из своей груди и устремив свой взор к небесам, – любезный друг, если роковая пуля сразит мое сердце, и я бездыханен упаду к ногам своего безжалостного противника, ты должен принять на себя священную обязанность известить обо всем моего отца: скажи, что я пал на поле чести, и вручи ему от меня мое последнее письмо.

      Но и эта красноречивая выходка не имела вожделенного успеха: поэт, приведенный в трогательное умиление, изъявил готовность составить обо всем подробнейший рапорт, и лично вручить печальное письмо отцу убитого друга.

      – Но если я паду, – продолжал м‑р Винкель, – или если доктор Слеммер падет от моих рук, ты неизбежно в том и другом случае сам будешь замешан в это дело, как свидетель преступления, и можешь подвергнуться большим неприятностям. Об этом я не могу подумать без содрогания.

      При этом маневре м‑р Снодграс задрожал и побледнел, но, руководимый чувством бескорыстной дружбы, скоро оправился от своего волнения и отвечал твердым голосом:

      – Что делать! Неприятности не легко перенести, но для друга я готов в огонь и воду.

      М‑р Винкель внутренно посылал к чорту эту бескорыстную дружбу, и отчаяние сильно овладело его душой, когда они продолжали таким образом гулять по улицам города. Он ухватился за последнее средство:

      – Снодграс! – вскричал