Сорочье гнездо. Ольга Пустошинская

щеколду не заперла. Я сюда… думала, что спишь уже, а ты рубаху рвать. Вот! А говоришь – не знал.

      – Я и не знал, – заупрямился Прошка. – Переночую, а утром уйду. Не было такого уговору с ведьмачками жить.

      – Уйдёт он! – фыркнула Настёна. – Ты, Пронька, теперь с потрохами тётенькин.

      – Это почему же?

      – Я говорила, чтоб ты не соглашался оставаться у ней, говорила? А ты меня не послушался. А коль сам согласился, то уйти не сможешь. Кружить она тебя будет, дорогу закроет, пока не вернёшься или не помрёшь.

      – Так ты обо мне пеклась?

      – Больно нужно! – вздёрнула нос Настёна. – О себе я пеклась. Тётенька как увидала тебя, так заладила: «Родовой парнишка, в роду чертознаи были. Не упустить бы его!» Она родовых нюхом чует. А меня ей теперь не надоть. Теперь я токмо для чёрной работы годная. Вот тебе, Настя, тётенькина благодарность!

      Распалясь, она дёрнула рукой и нечаянно порвала нитку бус. Стеклянные шарики запрыгали по полу, раскатились по всему чердаку. Настёна ахнула, со слезами бросилась собирать бусинки, ползая на коленках и причитая.

      Прошку кольнула жалость, он стал помогать: забрался под топчан и стол, нащупал в темноте несколько схоронившихся бусинок.

      – Возьми, не плачь. Я нитки у тёти Клавы украду, навздеваю… как новые будут.

      – Это мамкины, – всхлипнула Настёна, – ничего у меня от неё нет, токмо бусы.

      Внизу послышался скрип половиц, шаги и сердито-заспанный голос тётки Клавдии:

      – Пронька! С кем ты там?

      Прошка застыл. Ну вот, разбудили хозяйку разговорами. Он посмотрел на Настёнино испуганное лицо и быстро ответил:

      – Ни с кем, тётенька. Это я вслух журнал читаю, страх какой интересный.

      – Вот же не спится тебе… Подымуся я, отыму твои журналы. Будет керосин жечь, ложись.

      Шаги протопали и затихли. Прошка облегчённо выдохнул:

      – Ушла тётка Клавдия.

      Настёны на чердаке уже не было, только лежала на лоскутном покрывале горстка красных стеклянных бусин.

      Глава 4

      Прошка почти не спал ночь, лишь дремал урывками. Где тут уснёшь, когда такое узнал! Две ведьмы на заимке живут, в сорок превращаются. А он до последнего не верил, что это правда. Посмотришь – с виду обычные баба и девка, как все.

      Тётка Клавдия сказала Настёне, что у него чертознаи в роду были. Дурачит небось, ничего подобного Прошка ни от матери, ни от бати не слыхал. Ну, пеняли ему соседки за чёрные глаза, но так, со смехом да шуточками.

      Стало быть, тётка приютила его, чтобы колдовству обучать. Но чудно: взяла, а сама ни полслова о бесовской науке, Настёну вон как застращала. Выжидает, должно.

      Ни за что он на заимке не останется. Ведьмы людям вредят, скотину портят, хлеб на полях губят. А ночами ходят на кладбище и греховные дела творят. Какие именно, Прошка не знал, и воображение рисовало ему картины одну ужаснее другой.

      С восходом солнца он был на ногах. Надел старые штаны и рубаху, уже аккуратно зашитую – Настёна постаралась, а Прошка и не услышал, как она прокралась на чердак, – забрал котомку