Вӧрса. Мерлин Лерой

так, – кумекала Настёна, глядя ночью в дощатый потолок барака. – Прав учётчик, как ни крути. Ладно, сама вроде пообвыклась, но сестрёнку и братика жалко. Вечно голодные, оборванные, простуженные. Из барака не в чем выйти. Поизносились. Из того, в чём приехали, выросли. В чужих обносках, на чужих объедках… Эх…»

      Под утро забылась тяжёлым сном, а тут и забегали, заголосили. Быстро собралась, детей будить не стала, побежала посмотреть, что там, в конюшне. Пока вокруг обсуждали, как да что медведь натворил, разглядывала здорового мордатого уполномоченного в полушубке нараспашку. Со страхом смотрела на его волосатую грудь и смуглое лицо с густыми чёрными бровями. Боровко пугал Настю не меньше, чем медведь. Невольно вздрогнула, когда Егорка ухватил её за бок.

      – Ам! Чо, забоялась?

      – Ну тебя, дурак, – стукнула его по плечу. – Забоишься тут.

      – Пойдём, штоль, – Егор потянул Настёну за собой. – Без нас разберутся.

      Не спеша побрели к баракам, жили в разных, хоть и земляки. Настёна Анненская была, а Егор из Бобровского района, познакомились на пароходе, когда по Печоре их везли. Из дома забирали в августе, сюда привезли в октябре: «Стоп машина! Выгружайтесь, ройте землянки, здесь будете зимовать». Тогда ещё все были живы…

      – Слыхала, сегодня выходной по случаю. Позовёшь, что ли, чаю попить?

      – Заходи, ребята будут рады.

      – А ты?

      – И я…

      – Я тут вам сахарку приберёг… – Егор достал из-за пазухи завёрнутый в тряпицу кусочек сахара.

      – Добрый ты, Егорша, – прижалась к нему. Такой худющий, родной, домом пахнет! – Послушай, что скажу.

      И рассказала, что уезжает не сегодня завтра, в чужие люди прислугой. Что так всем будет лучше, и ей, и братишке с сестрёнкой. Заныло Егоркино сердечко, чувствуя разлуку. Да недолго так стояли, обнявшись, десятник крикнул лошадиные туши разделывать, конюшню в порядок приводить. Весь день провозились. Уже к ночи пришёл комендант, велел Егору и Илье завтра поутру на работу в лес не ехать, а быть готовым после обеда залезть в схрон, накидать стожок сена рядом с конюшней, и по первому выстрелу выскочить с вилами – медведя добивать. На ужин дали суп крупяной на бульоне из лошадиной головы, а наутро – мясо. Жить можно.

      Остаток дня Настёна перебирала нехитрые вещички – что зашить, где рукава надставить или подбой у штанов распустить. Так до вечера и провозилась. Чуть свет опять гости. Давно заметила, что Митяй на неё поглядывает, заговорить не решается, а тут увидел, как Настёна по воду пошла – увязался.

      – Охрана не нужна? А мы сегодня на медведя…

      – Ну Бог помощь.

      – Будешь за меня волноваться?

      – Что мне волноваться? У тебя ружьё.

      – Эт да… Я метко стреляю. Белку в глаз бью со ста шагов.

      – Зачем в глаз-то?

      – Штобы шкурку не портить. Хочешь, на шубу тебе настреляю?

      – За какие заслуги?

      – Может, нравишься ты мне.

      Настёна молчала, думала, куда этот разговор может её завести. Вот и прорубь. Зачерпнула,