Выпускные дни. Чем темнее небо, тем ярче звезды. Татьяна Юрьевна Мохова

багажом и самобытным стилем. Уверен, что наш тандем ждет успех.

      – Простите… нам?

      – Да, нам, конечно, – невозмутимо продолжил Игорь Игоревич. – Я работаю сейчас одновременно над тремя книгами, поэтому времени на редактирование не остаётся совсем. В вашем профессионализме и дотошности не сомневаюсь нисколько, поэтому вижу эту работу так: раз в неделю буду отправлять несколько страниц текста, а вы уж там доведете всё до нужных стилистических кондиций, – Греев выдержал небольшую паузу, а затем продолжил с тем же невозмутимым спокойствием. – А если у вас ещё и появятся свои идеи, это будет совсем замечательно. Я готов внимательно изучить каждую из них.

      По замыслу бравого наставника последняя фраза, судя по всему, должна была Марину Евгеньевну осчастливить, но она молчала дольше обычного, и Греев, не дожидаясь ответа, дополнил воодушевляющий посыл.

      – Подавать заявку на премию может только один человек от издательства, поэтому над сборником, конечно, будет стоять моё имя, но… – Греев опять понизил голос до опасного шёпота, – я буду помнить о вашем участии и обязательно вам потом помогу.

      Как именно господин планировал помочь обескураженной помощнице, он решил не уточнять. Достаточно было его не терпящего сомнений тона.

      Если вы решили, что Марина Евгеньевна возмутилась, то будете очень далеки от истины. Если полагаете, что просьба импозантного литератора задела её самолюбие, то и здесь не угадаете. Не было в её душе ни гнева, ни злости, ни даже проблеска обиды. Она лишь… обрадовалась!

      – Вы готовы рассматривать мои идеи для ваших рассказов и эссе? Мои наработки? Игорь Игоревич, я же вот как раз сегодня прислала вам свои работы. Вы не представляете, как долго я не решалась это сделать!.. Мне всё казалось, что эти наброски недостаточно хороши для человека с вашим опытом. Вам… вам удалось их пролистать?

      – Да, посмотрел, – голос Греева мгновенно приобрел натянутость и какой-то стальной отзвук, отчего по спине Марины пополз невыносимый холодок. – Неплохо.

      – Неплохо, – повторил он. – Но необходимо дальше шлифовать ваш стиль. Ему не хватает внимания к мелочам и тонкости обработки фабулы. Для первого раза, впрочем, это простительно, но если вы хотите продолжать, то… А что вы, собственно, хотите с этой рукописью делать?

      Марина почувствовала, что рука, которой она держала трубку, как будто немного каменеет. Уже было неважно, что он скажет после, уже не имеют значения слова, которые она произнесёт в ответ на его вопрос. Её сердце было разбито. Три года, три года бесплодных попыток подступиться к этой величине, вдохновившей на творческие поиски. Три года изматывающего сомнения и нервического ожидания. Три года борьбы с собой, когда душа так хотела писать, а голова без конца твердила, что это затея самонадеянна и глупа, и вот когда она наконец-то решилась… Нет тонкости обработки фабулы… А как же добиться-то этой утонченности изложения? Что же