Азъ есмь Софья. Царевна. Галина Гончарова

интриговать. Матвеев помог бы, ему то не в тягость. Бояре бы разделились, а начни ты с ворьем бороться, как желаешь, – все бы на его сторону встали. Смута бы началась, брат на брата войной пошел – ничего нет страшнее. Не кори себя, не ты это начал. Ежели б Наталья отца любила, разве мы бы хоть слово супротив сказали?

      – Она меня любила…

      – Любила ли? Или говорила, что любит?

      Ответа Алексей не знал. Смотрел в окно, вспоминая, как красивая девушка превращалась в раненое животное – и осознавал, что это всегда будет с ним.

      Предавать, интриговать… да будь он проклят – этот путь государя! Страшно это…

      Так они втроем рассвет и встретили. Спящими вповалку на широкой кровати, как есть, в одежде. Алексей и Иван переплели руки, Софья маленьким зверьком приткнулась между ними…

      Дети, всего лишь дети, которые впервые поняли, как это – играть человеческими судьбами. И им было больно. Что-то такое умерло в них в эту ночь… Иллюзии?

      Возможно.

      И даже Софья, хоть и рассталась с ними еще давным-давно, все равно переживала.

* * *

      Переживал и Артамон Матвеев. На следующий день он узнал и примчался в Кремль, но к царю его даже не допустили. Он бы кинулся в ноги, он бы все исправил, но – увы!

      Никто толком ничего не знал. Только что одну из девиц срочно замуж выдали и отослали, а как, за что…

      Увидеться с Натальей у него тоже не получилось. Ираклий, хоть и влюблен был в Наталью, но управлять ей не позволил. Молчи, женщина. Твое дело мужу улыбаться, а не в дела его лезть!

      Алексей Алексеевич не отходил от отца, стараясь утешить его в горе. Софья же…

      Софья о чем-то активно шепталась с Иваном Морозовым. А что Иван разговаривал после этого со Степаном Разиным, которому ходу в Кремль не было… Так что же? Не разговаривать с ним теперь?

      Алексей Михайлович тоже переговорил с дочерью. Софья не отрицала ничего и не запиралась.

      Наталья?

      Было, было…

      Алексей, когда записочку от нее получил, пришел к сестре, посоветоваться. Почему с ней? А с кем еще? С ней да с тетушками – иного выбора и не было. Не к отцу же с таким пойдешь, сердце разбивать…

      Почему потом пошел?

      Так тетушки и уговорили. Лучше один раз все прояснить, чем такие интриги за отцовской спиной плести. Мерзко это…

      С этим Алексей Михайлович был полностью согласен. Мерзко и гадко. Идти на смотрины ему совершенно не хотелось, но надо было.

      Так что в назначенный день девушек вывели в залу – и Алексей Михайлович пошел вдоль строя.

      Лица, лица, лица…

      Круглые и вытянутые, серьезные и встревоженные, карие, голубые, черные, серые, зеленые глаза, светлые и темные косы бегут по роскошным платьям… Пройти бы, не поднимая глаз, а лучше выгнать всех… И в груди тяжко, и вспоминаются черные очи, и голос грудной слышится, и улыбка нежная… Наташенька, что ж ты так со мной, любовь моя поздняя, нечаянная? Неужто чем виноват перед тобой?

      Софья бы намекнула батюшке, что не там он вину ищет, да не стоило его добивать.

      Раз прошел Алексей Михайлович, словно во сне дурном. И два прошел. А на третий