Скольжение в бездну: пошаговая инструкция. Денис Игоревич Воронцов

в потолок. Она встает с кровати и заматывается в полотенце. В пустой мрачной комнате, в которой нет ничего, кроме дешевой гостиничной лежанки и комода, повисает тишина.

      – Со мной такое впервые. – Проговариваю и сажусь на край кровати, оказавшись в полоске света.

      – Ой, с кем не бывает. – Она протягивает мне пачку сигарет. – Забей. Некоторые, вон, вообще приходят просто поговорить.

      Закуриваю, не помня, когда последний раз держал во рту сигарету. Закашливаюсь. Комната наполняется табачным дымом, и полоска света обретает кинематографичные очертания, становясь похожей на луч софита.

      – Серьезно? – Спрашиваю, не испытывая ни удивления, ни интереса, словно бросаю вопрос в пустоту, не особо рассчитывая на ответ.

      – Да. – Она стряхивает пепел в жестянку, похожую на крышку от кофейной банки. На какой-то миг мне представляется, что ее тело состоит из фарфора – настолько бледной и холодной кажется ее кожа. – Тупо приходят излить душу. Мне-то можно что угодно рассказать.

      – Интересно, это кому-то помогает? – Смотрю в ее лицо, утонченное, веснушчатое, но какое-то совершенно безучастное, будто ей не терпится поскорее со всем этим покончить.

      – Иначе никто не приходил бы ко мне снова и снова, чтобы платить такие деньги за одну только болтовню.

      Облокачиваюсь о жесткую планку перила, как о стенку гроба. Всматриваюсь в татуировку на ее ключице, похожую на пятно сажи с едва различимыми очертаниями козлиной головы. Потом на чокер с пентаграммой, проматывая в голове все то, что говорят о рыжих бестиях и думая, что возможно когда-то она такой и была. Пока жизнь не выжала из нее все соки.

      «Моника». Ей не подходит это имя. В детстве у моей кузины была игрушка – бархатная лисичка, которую она назвала в честь героини из какого-то старого диснеевского мультфильма. Это была прыткая, озорная, веселая и харизматичная авантюристка, и по сюжету ее звали Мариан. Но однажды сестра услышала из титров имя озвучивавшей ее актрисы, и очень скоро ее любимая «Мариан» превратилась в «Монику». С тех пор это имя ассоциируется у меня с той самой героиней, и ее типаж является полной противоположностью холодной и уставшей от жизни фарфоровой куклы, которая сидит сейчас передо мной, и которая думает лишь о том, как поскорее отработать еще одну чертову смену, последний раз принять душ и провалиться в забвение.

      – Наверное, ты хороший психолог, – говорю и вижу, как на губах «Моники» появляется что-то вроде улыбки – натянутой, вымученной, неуместной.

      – Не обязательно быть психологом. – Проведя пальцем по экрану телефона, она смотрит ни то на время, ни то на фотографию своей дочки. – Можешь попробовать, вдруг станет легче. Тебе же наверняка есть что рассказать, раз уж все так плохо. А времени у нас полно.

      Да, мне действительно есть что рассказать: три месяца назад я понял, что способен на убийство. А еще три месяца назад я осознал одну простую и одновременно важную истину – жизнь не так уж и плоха, когда тебе удается перешагнуть через себя и совершить хоть сколь-нибудь