Bottomless Pit. Delhy

возраста, вела ее сквозь толпу. В Ее темноте она оступалась и шла назад, когда кто-то случайно задевал плечом.

      Ходить по базарам для слепого нелегко, однако весьма любопытно. Можно узнать о новых вещах, к некоторым прикоснуться и выбрать что-то новое. От количества поступающей информации, запахов кружилась голова, но Джина шла, сжимая в ответ ладонь кормилицы.

      В толпе она чувствовал себя частью чего-то великого. Глупо, конечно, когда вокруг стояли гул, шуршание, лязг, удары острых наточенных ножей, так безжалостно лишающих голов средних рыбешек, но это было так.

      – Сушки! Только сегодня! Свежие сушки! Кому сушки?! Подходи, народ! Сушки! – слева доносился лай голосов.

      – Ма-ам, ну, купи! Мам! – Данте склонила голову, слыша, как канючит какой-то малыш. Это вызвало у нее легкую улыбку.

      – Госпожа, не желаете ли сочных персиков?

      – Рыба! Господин, подходите, не стесняйтесь!

      – Свечи!

      – Чудесный выбор, госпожа! Не желаете ли приобрести это чудесное ожерелье? Оно отлично подчеркнет Ваши глаза!

      Грубые, нежные, хриплые, звонкие – тысячи голосов в одной голове. Базар Меркато Чентрале казался ей лабиринтом, когда же Берта утверждала, что они просто-напросто идут вперед и огибают толпу, чтобы подойти к тому или иному прилавку. Чаще всего это были отдаленные местечки, где продавали преимущественно ткани или мыло. Они не закупались овощами или же мясом – над этим трудился основной персонал дома, потому старушка могла свободно забирать Джину и давать ей "почувствовать" частичку мира.

      Больше всего девушка любила брать в руки кожу. Небольшие лоскутки, чертовски гладкие и прохладные на ощупь. А еще перекусывать пышками у старика Джана. Сладкими, точно маточный мед.

      – Что говорят лекари? – поинтересовался пекарь. В руках тут же оказалась горячая пышка. Джина подула на нее, осторожно откусывая небольшой кусочек, который тут же растаял внутри ее голодного рта. Если бы она могла, то закатила бы глаза от удовольствия. Но со стороны все могли услышать только неразборчивое мычание, кое-как схожее со стонами.

      – Разводят руками, – тяжелый вздох женщины перебился лязгом точки топоров и смехом ребятишек, пробегающих мимо них.

      – Что, совсем никак не исправить?

      – Нет, ее глаза были такими с рождения.

      – Вздор. Если на то воля Божья, то она сможет видеть,– не унимался старик, и Джина получила еще одну пышку следом за первой, стоило той закончиться наполовину.

      – Господь карает за грехи, Джан, – возмутилась кормилица, – На что воля Божья, чтоб малышка так страдала? Вот уж не говори ничего, чем глупости.

      – Не злись на него, – вмешалась Джина, разделавшись с угощением. Она юркнула в карман, достав оттуда платок, и вытерла руки, покрытые пахучим маслом, – У меня был грех, за который Господь взял маленькую цену.

      – О чем ты, дитя? – удивленно пробормотал пекарь.

      Он не услышал ответа. Берта с шумом поднялась, поблагодарив его за угощение. Джина уцепилась за протянутую руку, вставая со своего места, обняла старика на прощание и покинула его,