Миссис Хемингуэй. Наоми Вуд

иногда выходят на крышу. Может, этот Эрнест Хемингуэй предложит ей отправиться туда – он выглядел могучим, как мясник. И почему такой мужчина, как он, разговаривает с такой женщиной, как она?

      – Сколько вам лет? – спросила Хэдли.

      – Смело.

      – Мне кажется, вы моложе меня, вот и все. Я пыталась угадать, сколько вам лет.

      – Двадцать один.

      – О, – сказала она, – а кажетесь старше.

      – Все так говорят.

      – Двадцать один? Меня бы даже двадцать пять разочаровали. Но двадцать один – это шок, конечно[10]. Наверное, вы только окончили колледж.

      Эрнест пожал плечами и подал ей стакан джина с ломтиком лимона на ободке, бросил в него зеленую оливку.

      – А не коктейль?

      – Джин лучше пить неразбавленным.

      – Вы окончили Принстон?

      – Нет. Я служил в Италии.

      – Видели боевые действия?

      – Мне прострелили ногу до того, как я успел что-нибудь увидеть.

      – Это ужасно.

      – Не так уж и плохо. Я влюбился в медсестру в Милане. Ее звали Агнес. Это куда хуже.

      Хэдли рассмеялась, стараясь не выдать собственной заинтересованности. Он так хорош собой, а у нее за прошедшие годы все внутри успело заледенеть. Но этой ночью она ощущала прилив безрассудства и отваги. Если таково опьянение, то она хочет быть вечно пьяной.

      – И что же, ваше сердце до сих пор в Милане, мистер Хемингуэй?

      – Уже нет, слава богу. Пожалуйста, давай на «ты».

      – А теперь ты чем занимаешься?

      – Пишу. – Его взгляд скользнул на хорошенькую девицу в конце коридора и вновь обратился к Хэдли. – По крайней мере, пытаюсь.

      – А что ты пишешь?

      – Рассказы, скетчи. А в основном статьи. Днем я журналист.

      – Тебе нравится эта работа?

      – Она не дает мне писать то, что в самом деле хочется.

      – А что это?

      – Роман. Что-то мускулистое. Чтобы ни капли жира.

      Она улыбнулась.

      – Я бы очень хотела прочитать что-нибудь из твоего.

      – Сама пишешь, что ли?

      – Вовсе нет. – Хэдли никому в этом не признавалась, но вдруг решила довериться едва знакомому человеку. – Я давно мечтаю стать пианисткой и выступать с концертами. Я много работала. Каждый день занималась. Так уставала, что раз в час укладывалась на пятнадцать минут на ковер – просто передохнуть. У всего есть своя цена, хочешь писать, петь, играть – плати. Наверное, эта цена просто оказалась для меня непомерной.

      Эрнест улыбнулся:

      – Открою тебе тайну: таких правил не существует. На территории писателя законы не действуют.

      Кто-то окликнул Хэдли, но ей совершенно не хотелось уходить.

      – Тебя зовут.

      Он стоял так близко. Кажется, она ему понравилась, но ей не верилось, что она может заинтересовать такого мужчину.

      – У меня мама умерла два месяца назад. – Хэдли понятия не имела, зачем это сказала.

      – О, – его улыбка исчезла. – Мне очень жаль.

      – Да, жаль. Это просто. Я ухаживала за ней последние девять месяцев. И потому не слишком часто общалась

10

Элизабет Хэдли Ричардсон была старше Хемингуэя на восемь лет. – Прим. ред.