С чистого холста. Кристин Уэбб

наполненное жирными смыслами.

      – А еще! Королева держит собачек! – Как я могла забыть про этот аргумент! – У королевы Елизаветы штук десять собак породы вельш-корги-пемброк. А ты всегда говоришь, что мы должны во всем равняться на королеву. Вот я и равняюсь.

      Маму это все явно не переубеждает.

      – Это существо не имеет ничего общего с вельш-корги, да и ты сама не королева. Вот когда мы переедем в Букингемский дворец, тогда и собаку себе заведешь.

      И снова тишина. Аргументов остается не так-то много.

      – Если ты заставишь меня отнести ее обратно в приют, ее там убьют.

      – Но это же не моя проблема, так ведь? Нужно было подумать об этом до того, как принести ее домой. – В мамином голосе слышится решимость. Она на секунду задерживается взглядом на Петунии, но потом мотает головой. – Налью себе чаю.

      Я стою у кухонной барной стойки, пока мама роется в шкафчике в поисках пакетика «эрл грея».

      – Мам… – Об этом я сразу не подумала, но лучшим моим аргументом может стать правда. – Нам придется ее оставить, потому что меня об этом попросил кое-кто, кому известен мой секрет.

      Мама замирает с чайным пакетиком в руке и поворачивается ко мне.

      – Прошу прощения?

      У меня пересохло во рту.

      – В школе есть одна девочка, ее зовут Элла. Она в десятом классе. Она знает правду по поводу моей аварии и шантажом заставила меня взять из приюта эту псину.

      Мамино лицо чернее тучи.

      – То есть после всех моих предупреждений ты ни одного дня не смогла провести в школе без того, чтобы тут же не рассказать кому-то правду?

      – Я пыталась! И я не виновата!

      – Да ты никогда у нас не виновата, не так ли? – Мама снова пытается сделать себе чай, но кажется, что она тычет в воду не пакетиком, а ножом.

      Я не собираюсь плакать. Я обхватываю себя руками.

      – Мам, Элла была на месте аварии. Она сама все видела. Разве в этом есть моя вина? Я не знала, что кто-то мог все видеть.

      Немного чая переливается через край чашки. Мама прекращает тыкать в него пакетиком и берет бумажное полотенце. Она вытирает пролившийся чай, складывает руки на груди и переводит на меня внимательный взгляд.

      – И она сказала, что тебе нужно взять из приюта это… существо или она сделает что? Расскажет про тебя всей школе, как журналист желтой газеты? Сколько она знает?

      – Я не в курсе. – Я еще крепче обнимаю себя. – Думаю, она подозревает меня в том, что… что это была попытка суицида…

      Мамины плечи сжимаются и каменеют, словно она услышала ужасное бранное слово.

      – Кажется, она не знает, ну, о моем состоянии. – Мама уже так напряглась, что я не осмеливаюсь произнести «биполярное расстройство». – Мне очень жаль. Она ничем конкретным не угрожала, но я почувствовала, что какие-то угрозы все же подразумеваются. Для чего еще ей просить меня взять собаку ее бабушки? Да и конкурс на звание королевы школы всего через несколько недель. Если многие узнают правду, они начнут задавать вопросы. Это может мне навредить.

      Мне,