В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919. Надежда Тэффи

кавалере.

      – Мы потом с ним все вместе снимемся.

      Анна Павловна размякла. Скрипела корсетом тихо и благостно.

      Из перевязочной повели раненых.

      – Который тут Георгиевский кавалер?

      – Вот этот чёрненький, – отвечала сестра милосердия.

      Георгиевский кавалер был маленький, с измождённым бритым лицом и шёл не сам, а тащил его на спине дюжий санитар.

      – Это что же с ним?

      – Ступня ампутирована.

      – Ай бедняга, бедняга!

      Анна Павловна засуетилась, повернулась несколько раз на собственной оси и побежала вместе с Марьей Петровной устраивать кавалера.

      – Тут тебе, голубчик, удобно?

      – Спасибо! – тускло отвечал кавалер.

      – Видишь, у тебя тут и лампочка, и столик, и всё. Ты куришь? Марья Петровна, шери, апорте[18] ему папирос. Нужно будет достать для него матрац шире, чтоб ему было удобнее. Бедненький, ступня ампутирована.

      Стали расспрашивать, как он получил Георгия. Кавалер рассказывал вяло, просто. И всё в его рассказе казалось простым и обыкновенным.

      Ранили командира. Он взвалил его себе на спину и понёс. Вынес под огнём в безопасное место. По дороге сам был ранен в ногу. Не очень больно было, и он всё шел. Донёс командира и сам упал. Только не больно было, отчего-то ослабел.

      А потом нога разболелась, в Варшаве её и отрезали. А теперь уж ничего.

      – Вот искренний героизм, – прочувствованно затрясла Марья Петровна своей жирафьей головой. – Он даже сам не понимает своей заслуги.

      – Да, – усиленно вздыхала Анна Павловна. – Это по-евангельски – не ведает бо, что творит. Удивительное величие русской души! Ты у нас, голубчик, скоро поправишься. Откормим тебя на убой.

      – На убо-ой? – печально протянул кавалер.

      – Ну да, ну да! Как следует поправим. Иль не компран па.[19] Он, очевидно, южанин.

      – Наверное. Говорит с хохлацким акцентом. Ты, солдатик, какой губернии?

      – А Могилёвской.

      – Как тебя зовут?

      – Иосель Шнипер.

      – Что?

      – Что-о?

      – Он не так выговаривает. Покажите, ради Бога, скорее его листок.

      Анна Павловна держала листок и читала свистящим шепотом:

      – Иосель Шнипер… Иосель… вероисповедания иудейского. Господа, что же это? Что за ерунда? Как вы смели сюда Шнипера положить? Кто распорядился?

      – Как кто? Да вы же сами.

      – Я? Вы с ума сошли! Я сказала Георгиевского кавалера, а вы…

      – Так он же и есть Георгиевский кавалер! – испуганно лепетал санитар.

      – Он? Шнипер?

      Анна Павловна беспомощно развела руками и вытерла вспотевший лоб.

      – Ну, это мы там, потом разберём. Нам тоже симулянтов не надо.

      Она с большим достоинством вышла из палаты и даже хлопнула дверью.

      Но на душе у неё не было спокойно. И как она «потом разберёт», она совсем себе не представляла.

      – Доктор! – ухватилась она за проходившего мимо врача, – Доктор! Скажите откровенно, ведь тот еврей, наверное, симулирует. Неправда

18

Дорогая, дайте (фр.).

19

Он не понимает (фр.).